В двери появился кастелян.
– Повелитель, в замок доставили человека, который вас интересует, – уклончиво доложил он.
Сегноций оторвался от бумаг.
– Неужто Теодориха? – спросил он с надеждой, ибо уже отчаялся найти беглеца.
Кастелян довольно кивнул.
– Где он?! – Сегноций резко вышел из-за стола и направился к двери.
– В стражницкой, – с поклоном отступил в сторону кастелян, уступая господину дорогу.
Наместник быстрым шагом спустился на первый этаж замка и, миновав несколько узких коридоров, рывком отворил дверь стражницкой. Теодорих понуро сидел на жесткой скамье, явно готовясь в душе к любым поворотам судьбы.
При появлении в дверном проеме Сегноция, юноша тотчас встал и почтительно поклонился. Какое-то время наместник взирал на него молча: он столько раз обдумывал слова, которые скажет беглецу при встрече, но сейчас все они отчего-то улетучились из головы. Осталось лишь желание отвесить наглецу крепкую затрещину. По-отечески, разумеется… Наконец он совершенно обыденным тоном поинтересовался:
– Ну и где ты пропадал так долго?
Теодорих взволнованно откашлялся.
– После отъезда из Ахена судьба занесла меня в селения Бребьер и Дуэр, что на границе с саксами… А сейчас я вновь прибыл сюда из Виенна.
При упоминании последнего названия Сегноций удивленно вскинул брови.
– Неужто по старой дружбе решил проведать тамошнего нового бенефициария?
– Да нет, – смутился юноша, – я там оказался случайно. Можно сказать, по стечению обстоятельств…
– Ладно, – жестом прервал его наместник, – обо всех «стечениях обстоятельств» поведаешь моей дочери. Думаю, вам с ней будет о чем поговорить.
Брови Теодориха поползли вверх: а как же цепи и темница?!
Оставив немой вопрос, застывший в изумленных глазах юноши, без ответа, наместник повернулся к охранникам и рявкнул: – Немедленно приведите его в порядок и отведите к госпоже Эстер! – После чего, круто развернувшись, стремительно покинул стражницкую.
* * *
Теодорих приближался к покоям Эстер с замиранием сердца. Проследовав мимо охраняющего дверь стражника и очутившись в просторном, залитом солнечным светом помещении, он тотчас уловил знакомый запах римских духов – излюбленный аромат Эстер.
Девушка сидела в кресле около камина, с трудом подавляя в себе желание броситься возлюбленному на шею. Теодорих тоже растерянно молчал, не зная, с чего начать разговор. Заметив, что он нервно теребит ее перстень на пальце, Эстер решила прийти юноше на помощь.
– Ты сохранил мой подарок? – спросила она тихо.
– Да. Я никогда не расставался с ним! Его камень напоминал мне о твоей красоте.
Эстер улыбнулась.
– Отец показал мне письмо, в котором ты сумбурно объяснял причину своего поспешного бегства… Зато в тот же день, потеряв тебя, я обрела мать.
– Разве госпожа Гортензия не умерла много лет назад? – удивился Теодорих.
– Оказалось, что нет. Более того, ты с ней тоже знаком.
– Я?! – Теодорих изумился еще более.
– Помнишь Лауренцию, Озерную ведьму? Так вот она и моя мать Гортензия – одно и то же лицо. Мама покинула Ахен много лет назад, и о причине ее исчезновения в замке не распространялись. Но теперь я знаю всю правду и о ней, и об отце.
– Госпожа Гортензия проживает отныне в замке? – поинтересовался Теодорих.
– Нет, она не пожелала покинуть озеро Быка, где прожила много лет. Однако отец выстроил для нее на озере добротный дом, и теперь жизнь матери стала более-менее сносной. Я часто наведываюсь к ней в гости, но меня постоянно мучает вопрос: неужели из-за любви к мужчине можно бросить собственного ребенка?
Теодорих пожал плечами.
– Мне трудно судить об этом: моя мать умерла, когда я был совсем маленьким. – И поспешил перевести разговор на другую тему: – Говорят, Детборг стал бенефициарием…
– Да, с недавних пор. Когда понял, наконец, что я люблю другого.
Теодориху захотелось немедленно вымолить у Эстер прощение за все причиненные ей печали.
– Прошу, Эстер, выслушай меня! – пал он пред нею на колени. – Я, бастард-изгнанник. Никто в Ахене, кроме твоего отца, не знает об этом. Предоставив мне кров и службу, он фактически подверг себя опасности: вдруг король Хлодвиг узнает правду? Мне нечего дать тебе кроме своей любви и верности. Если хочешь – прими их, если нет – отторгни немедленно.
Эстер поднялась с кресла и мягко положила руки на плечи бастарда.
– Я принимаю твои любовь и верность, – сказала она, и глаза ее увлажнились от счастья.
…Вскоре дочь Марка Левия Сегноция и воин из его личной охраны стали мужем и женой. Таинство брака было совершено в строгом соответствии с арианскими традициями.
Через девять месяцев у молодых супругов родился сын, которого нарекли на франкский манер Теодебером. Ибо Теодорих всегда помнил, что, согласно закону, он по-прежнему является прямым наследником короля франков.
* * *
Однажды по осени, когда было еще тепло, но трава начала уже желтеть и увядать, две коровы отбились от пасущегося в окрестностях Дуэра стада. Пастуху ничего не оставалось делать, как отправиться на их поиски, дабы не быть потом битым селянами за нерадивость.
Обыскав все закоулки поблизости, он, сложив для оберега пальцы правой руки крестом, заглянул даже в развалины замка, но глупых животных не оказалось и там. Тогда, мысленно проклиная себя за то, что позволил себе сегодня испить на работе ржаного напитка, из-за чего, собственно, расслабился и заснул, пастух отправился к озеру.
Отбившихся от стада непутевых коров он увидел издалека. Поэтому, обрадовавшись и забыв о недавних страхах, тотчас устремился к ним, грозно пощелкивая кнутом. Однако по мере приближения услышал вдруг странные звуки: словно бы где-то неподалеку распевал хор мелузин
[77]
. А потом пастух и вовсе увидел взявшуюся невесть откуда женщину, одетую в одну лишь исподнюю рубаху, поверх которой почти до земли спускались темные распущенные волосы. Женщина медленно шла вдоль озера, бережно неся в руках большой глиняный кувшин с широким горлом.
Обомлев от страха и подчинившись инстинкту самосохранения, пастух бухнулся ничком на землю и затаился. Женщина же подошла меж тем к одной из коров, поставила кувшин под ее вымя и начала доить…
Когда пастух очнулся – видимо, на сей раз в сон его повергли песни мелузин, – вокруг стояла звенящая тишина. Коровы по-прежнему паслись неподалеку, а таинственной женщины и след простыл.
