Вот почему доктор и Бредежор решили не препятствовать появлению Тюдора Броуна на борту «Аляски». Затем мало-помалу их самих охватило желание поближе познакомиться с этим странным субъектом и узнать, для чего ему понадобилось присоединиться к экспедиции. А как это сделать иначе если не взять его на борт в качестве пассажира?
Маршрут «Аляски», по крайней мере на первом этапе, казался весьма привлекательным. Поэтому доктор Швариенкрона, большой любитель путешествий, попросил разрешения сопровождать экспедицию хотя бы до Южно-Китайского моря, возместив комитету стоимость проезда.
Его пример оказался заразительным для Бредежора, давно уже мечтавшего о поездке в края незаходящего солнца. И он в свою очередь попросил предоставить ему каюту на тех же условиях.
Никто в Стокгольме не сомневался, что и профессор Гохштедт не отстанет от своих друзей благодаря своей научной любознательности и нежеланию надолго расстаться сними. Но надежды Стокгольма не оправдались. Профессор, соблазнённый перспективами путешествия, так тщательно взвешивал все «за» и «против», что никак не мог прийти к определённому решению. В конце концов он положился на орлянку, и судьба повелела ему остаться на месте.
Отъезд окончательно был назначен на 10 февраля. 9-го Эрик ожидал прибытия, господина Маляриуса. Какова же была его радость, когда он встретил на вокзале не только учителя, но и матушку Катрину с Вандой, которые приехали поездом, чтобы проводить его в далёкий путь! Они скромно остановились в гостинице, но доктор настоял на их немедленном переселении в его дом, к великому неудовольствию Кайсы, считавшей таких гостей недостаточно светскими.
Ванда превратилась за эти годы в стройную высокую девушку, красота которой оправдала все ожидания. Она только что успешно выдержала в Бергене довольно трудные экзамены, что позволяло ей надеяться получить место преподавательницы в колледже. Но она предпочла остаться с матерью в Нороэ и собиралась заменять господина Маляриуса на время его отсутствия. Приобретя серьёзные знания, Ванда не утратила своей обычной простоты и скромности, сдержанности и мягкости, и все это, вместе взятое, придавало ей какое-то особое очарование. Какое необычное впечатление производила эта красивая девушка в живописном норвежском наряде, когда она спокойно и неторопливо рассуждала на серьёзные научные темы или с незаурядным мастерством играла на рояле сонату Бетховена! Но самым приятным было в ней врождённое изящество и отсутствие всякой жеманности. Она не старалась привлечь к себе внимание и задумывалась о своих достоинствах не больше, чем о деревенских башмаках, которые были у неё на ногах. Красота Ванды была подобна красоте дикого цветка, перенесённого с берега фьорда и выращенного старым учителем в маленьком саду позади школы.
Вечером в гостиной у доктора в тесном дружеском кругу собралась вся приёмная семья Эрика. Бредежор и доктор доигрывали с профессором Гохштедтом последнюю партию в вист. И тогда неожиданно обнаружили, что и господин Маляриус был весьма искушён в этой «благородной игре». Его внезапно открывшийся талант обещал скрасить часы досуга на борту «Аляски». Но, к несчастью, выяснилось, что достойный учитель подвержен морской болезни и, попадая на корабль, вынужден почти все время лежать в каюте. Только привязанность к Эрику, в сочетании с давно лелеемой мечтой пополнить ботанические каталоги некоторыми, до сих пор не известными видами растений, могла побудить его к морскому путешествию.
После виста решили послушать музыку. Кайса с обычным для неё надменным видом соблаговолила сыграть модный вальс. Ванда с глубоким чувством исполнила старинную скандинавскую песню. Затем, когда был подан чай, все собравшиеся распили большую чашу пунша за успех экспедиции. Эрик заметил, что Кайса даже не притронулась к бокалу.
— А разве фрекен не пожелает нам счастливого пути? — спросил он её вполголоса.
— К чему желать то, во что не веришь, — ответила она.
Назавтра, ранним утром, все отъезжающие были уже на борту, за исключением одного только Тюдора Броуна. После того заказного письма он больше не подавал признаков жизни.
Отчалить должны были в десять часов. Как только наступило назначенное время, капитан Марсилас приказал выбрать якорь и ударить в гонг, чтобы провожающие сошли на берег.
— До свидания, Эрик! — воскликнула Ванда, нежно целуя его.
— Прощай, сыночек! — прошептала Катрина, прижимая к сердцу молодого лейтенанта.
— А вы, Кайса, неужели вы так ничего и не скажете мне на прощанье? — спросил Эрик, собираясь её тоже поцеловать.
— Я пожелаю вам не отморозить нос и узнать, что вы переодетый принц, — ответила она насмешливо.
— А если бы это в самом деле так оказалось, заслужил бы я тогда ваше расположение? — сказал он, пытаясь скрыть под напускной весёлостью боль, причинённую ему этой жестокой шуткой.
— Неужели вы в этом сомневаетесь? — ответила Кайса, повернувшись к своему дяде и давая тем самым понять, что прощание окончено.
Наступила последняя минута. Удары гонга становились все более настойчивыми. Провожающие устремились к сходням, чтобы спуститься в приготовленные лодки. В общей суматохе почти никто не обратил внимания на запоздавшего пассажира, поднявшегося на палубу с чемоданом в руке.
Этим пассажиром был Тюдор Броун. Он представился капитану и потребовал свою каюту, куда его тотчас же проводили.
Ещё через минуту, после двух — трех пронзительных протяжных гудков, заработал винт парохода, за кормой забурлила белая пена, и «Аляска», величественно рассекая зелёные воды Балтики, покинула Стокгольм. А собравшиеся на берегу зрители провожали её громкими криками, оживлённо размахивая платками и шляпами.
Эрик отдавал распоряжения с командного мостика. Бредежор и доктор, облокотясь на перила левого борта, посылали приветствия Кайсе и Ванде, стоявшим на молу. Маляриус, уже почувствовав мучительное недомогание, поспешил к себе в каюту.
Целиком поглощённые мыслями о предстоящей разлуке, ни пассажиры, ни провожающие не заметили появления Тюдора Броуна. Поэтому доктору не удалось скрыть своего удивления, когда, обернувшись, он вдруг увидел его поднимающимся на верхнюю палубу. Он шёл навстречу, засунув руки в карманы, в том же самом нелепом костюме, с тем же самым цилиндром, как бы намертво привинченным к голове.
— Хорошая погода, — буркнул Тюдор Броун вместо приветствия.
Доктора озадачила такая развязность. Он немного помолчал, надеясь, что этот странный тип попытается хотя бы извиниться и объяснить своё поведение. Но, убедившись, что его ожидания напрасны, доктор перешёл в наступление.
— Так что ж, сударь, выходит, что Патрик О'Доноган вовсе не умер, как вы утверждали! — воскликнул он со свойственной ему горячностью.
— В этом следует ещё убедиться, — ответил иностранец с непоколебимым спокойствием. — Я потому и присоединился к экспедиции, чтобы это выяснить.
Затем Тюдор Броун повернулся спиной и, считая, по-видимому, подобное объяснение вполне достаточным, принялся шагать взад и вперёд по палубе, насвистывая свой излюбленный мотив.
