– Почему вы спрашиваете об этом?
– Плакат на стене. Он давно не давал мне покоя.
– Не могу сказать точно, но капоэйра – это один из
видов боевого искусства. Кажется, бразильского. Они совместили его с танцем.
Они это умеют.
Танец. Самба, румба, пасадобль. Прекрасная, как яблоко,
Мерседес, была танцовщицей. Но это другая Мерседес…
– А ваша компаньонка Мерседес… Она действительно
умерла?
– Моей компаньонки Мерседес никогда не существовало. У
меня есть помощники. Есть сотрудники. Есть заказчики. Если бы я назвал вам хотя
бы одно из имен, вы бы безмерно удивились. Но свой бизнес я привык делать один.
Разрабатывать и приводить в исполнение планы. Меня это увлекает.
– Манипуляции меньшинством, которое манипулирует
большинством?
– Я не манипулирую меньшинством, которое манипулирует
большинством. Я его отстреливаю.
Голос Алекса, спокойный, лишенный всяких интонаций,
доносится до меня как сквозь слой песка, как сквозь толщу воды. Разбитые
песочные часы Мерседес, разбитая клепсидра Мерседес – их осколки все еще со
мной. Хотя Алекс Гринблат утверждает, что Мерседес никогда не существовало.
Но как?..
– Что значит Мерседес не существовало? А эта квартира?
Табличка внизу?
– Табличку легко заменить, что мы и проделали.
– Тогда кому она принадлежит?
– Франсуа Пеллетье. Или Франсуа Лаллану, уж как хотите.
Не хочу. Я больше ничего не хочу. Умереть было бы прекрасным
выходом – почему медлит Алекс? На то, чтобы спустить курок, много времени не
потребуется. И я обрету покой – такой же, какой разлит сейчас в глазах Алекса.
Я думала, подобное переживают после любви. После крушения любви. Но я
ошибалась.
– Что-то вы совсем расклеились, Сашa. – Голос
Алекса участлив до приторности.
– Ella en la mierda!
[52]
– слышится
реплика из спальни. А следом за ней появляется Слободан. Без мальчишеского пуха
на щеках, но серьги, рваные джинсы и майка с надписью «Рональдиньо» на месте. И
уйма дурацких браслетов на запястьях, и уйма дурацких дешевых бус. Слободан
по-прежнему темноволос и светлокож, с глазами, из которых так и тянет своровать
морскую звезду. И слишком яркими губами, уксусом такие не пригасишь.
Я не удивлена. У меня нет сил удивляться. Я лишь спрашиваю:
– Что он сказал?
– Он сказал – вы в полном дерьме, – с готовностью
переводит Алекс.
– Он знает испанский?
– Он знает и много всего другого. Так много, что иногда
я думаю, а не пристрелить ли его?
– И останешься без лучшего в этой части света киллера. –
Слободан позволяет себе снисходительную улыбку.
– Только это меня и останавливает.
– Киллер, конечно же, – эхом повторяю я. – Он
выбивает дырку в монете с расстояния в сто шагов. И еще разбирается в охранных
системах. И еще он хороший математик.
– Все верно, – подтверждает Алекс. – И еще он
страшный негодяй. Скольких придурков ты уже порешил, мой мальчик?
– По-моему, учет ведешь ты. – Они перебрасываются
словами как шариками для пинг-понга, и я не нахожу возможности, чтобы снова
вклиниться в разговор.
– И разрабатываю операции тоже. – Отвратительно
самодовольный подбородок Алекса вздергивается вверх. – Хотите, расскажу
вам, чем мы промышляем, Сашa?
– Не хочу.
– Хотите, хотите. Я ведь и правда занимаюсь современным
искусством, для этого у меня существует несколько галерей, они разбросаны по
всему миру. И штат аналитиков.
– Тунеядцев! Настоящих отбросов! Падальщиков. –
Слободан никак не хочет уняться. – Давно пора сократить этот хренов
раздутый штат.
– Не падальщиков, а аналитиков, друг мой. И тебе, неучу,
лучше помолчать. Они консультируют меня, а я консультирую сильных мира сего.
Тех, кто хочет приобрести то или иное произведение. Я – респектабельный член
общества, я вхож во многие дома. И некоторые из этих домов знаю досконально. И
знаю привычки этих домов. И привычки тех, кто в них живет. И то, как они
перемещаются в пространстве. И то, где они любят проводить свободное время,
которого у них навалом. Это помогает потом, когда…
– Когда некоторых из сильных мира сего необходимо
убрать, – вырывается у меня. – По заказу конкурентов. Или просто так.
– По заказу конкурентов исключительно. А просто так – в
самых крайних случаях, когда речь идет о больших деньгах, которые не мешало бы
переложить в свой карман. Но этим я не злоупотребляю, разве что когда приз
очень уж соблазнителен. А так мне вполне хватает средств на существование. Я же
говорил тебе, она настоящая умница! – Алекс едва ли не аплодирует
мне. – Все правильно, Сашa. Но грязную работу делаю не я, а этот грязный
серб.
– Грязным сербам – грязную работу, –
присоединяется к сдержанному веселью босса Слободан.
– Все обстоит великолепно, правда, мой мальчик?
– Все обстоит замечательно!
– Дело поставлено на широкую ногу, механизм давно
отлажен, а моя дневная сторона никогда не сталкивается с ночной. Так и было до
недавнего времени. – Алекс становится серьезным. – Пока не появился
этот выскочка из спецслужб.
– Фрэнки. – Воспоминание о Фрэнки разрывает мне
сердце.
– Именно. Его даже в своей конторе считали
полусумасшедшим романтиком. Отстранили от нескольких дел за недетское рвение и
излишнюю впечатлительность. А потом и вовсе выкинули с работы.
– Откуда вы знаете?
– Я же говорил, Сашa! У меня много высокопоставленных
друзей в полиции и не только. Так вот с некоторых пор этот недоумок стал
вертеться вокруг меня. Все из-за одного дела, которое проходило через его руки.
Что-то там было такое… Легкая зацепка. Намек на одну из моих галерей. Вот он за
нее и ухватился, щенок.
– Вы были знакомы с ним?
Лестница в отеле. Я и Алекс, стоящие на площадке рядом со
стеклянным шкафчиком. И Фрэнки, идущий по коридору с доской для серфинга на
плече. Фрэнки облачен в водонепроницаемый костюм, черный, с фиолетовым отливом;
волосы Фрэнки обильно смочены гелем и зачесаны назад. Узкие очки на лбу и
широкие квадратные часы на запястье завершают картину.
У Фрэнки отличная фигура.
Что сказал Фрэнки? – «"Ла Скала". Я бы
рекомендовал вам "Ла Скала". Симпатичный ресторанчик, и кухня
неплохая. Не знаю, что вам предложат поутру, но вечером я остался доволен».
Что ответил ему Алекс? Ничего. Он только спросил у меня:
«Это ваш знакомый?..»
– Мы никогда не были знакомы. Никогда не были
представлены друг другу, мы ведь вращаемся в совершенно разных кругах. А
выцепить меня по долгу службы этому щенку не удалось. Но он, конечно, знал меня
в лицо. Хотя не имел понятия, что я тоже знаю его…
