Жиган в тот год в самом деле много и часто пил, но Шкипер не считал нужным останавливать его, и я поэтому тоже молчала. Но однажды осенью произошла история, которую я до сих пор не могу вспоминать без дрожи.
Это случилось в октябре. Сезон уже подошел к концу, гостей в ресторане становилось все меньше, и среди них преобладали местные жители, с которыми мы все уже были знакомы. Море стало холодным, пляжи – пустынными, и только обитатели нашего дома продолжали героически купаться в двадцатиградусной воде – к ужасу аборигенов, специально приходивших посмотреть на эти заплывы как на некий экстремальный вид спорта. Наши цыгане, воспользовавшись концом сезона и прекрасным заработком, улетели в Москву на чью-то свадьбу, забрав детей, и из женщин в доме остались лишь Сонька, я и Лу.
В один из вечеров в опустевший дом неожиданно нагрянули Шкипер и ребята, которых я не видела больше месяца. Явилась вся шкиперовская гвардия, особо приближенные лица, работавшие с ним в Москве еще в доитальянские времена: Боцман, Ибрагим, Грек, Жиган и Яшка Жамкин.
С первых же минут я заметила, что все они в прекрасном настроении, – кроме Жигана, который один был явно не в духе. Он сквозь зубы поздоровался со мной (не будь Шкипера, он бы и этого не сделал), на Сонькино радостное «Здравствуй, ангел, как дела?» даже не ответил, кинувшуюся ему на шею Лулу очень грубо оттолкнул и, сказав Шкиперу несколько слов, вышел из дома.
– Что с ним? – тихо спросила я.
– Его проблемы, – коротко ответил Шкипер. – Детка, еда есть? Нас тут пятеро, и все не жрамши.
– Так хоть бы позвонили, паразиты… – простонала я, уносясь на кухню, где Сонька уже лихорадочно гремела кастрюлями. Вдвоем мы наспех сварили огромный чан макарон, в которые покидали все, что нашлось в холодильнике: остатки копченого мяса, сосиски, баночную ветчину, холодную курицу из Бьянкиного супа, маслины, помидоры, брокколи, – и залили это все томатной пастой с оливковым маслом.
– Кошмар… Кошмар… Дэвлалэ, позор какой… – причитала Сонька, собирая на стол. – Да разве так мужчин кормят? Да разве мужчины такое едят?! Да я бы знала, я бы мяса нажарила, я бы паприкаш завела бы, солянку, я бы…
– Уймись, обойдутся. Вот увидишь, все схомячат, только вина им дай.
Я не ошиблась: ребята мгновенно уплели всю приготовленную кастрюлю еды, даже не поинтересовавшись, что это, собственно, было, выпили две бутылки кьянти и ушли в большой зал играть в покер. Жиган поднялся в комнату Лу. Шкипер выходил последним и с порога обернулся:
– Детка, ты с нами?
– Нет, играйте. Я потом приду посмотреть.
Я, игравшая в покер с четырех лет и очень его любившая, конечно, могла бы принять участие в игре, и Шкипер неизменно мне это предлагал. Но я, во-первых, не хотела втираться в мужскую компанию. Во-вторых, мне гораздо больше нравилось, сидя в стороне, наблюдать за происходящим. В этом был отголосок моей юности, воспоминания о тех покерных пятницах, когда за круглым столом в нашей квартире, под зеленым абажуром, сидели мой Степаныч, Милкин дед Килька, Федор – отец Шкипера, а позже и сам Шкипер. Нас с Милкой тогда никто не прогонял из комнаты, единственным условием было не болтать и не мешать. Так же было и сейчас, и во время игры я подходила к столу только для того, чтобы убрать опустевшую бутылку вина и поставить новую, а иногда меня заменяла Лулу.
Мы с Сонькой сложили грязную посуду в раковину, решив не возиться с ней на ночь глядя, немного поболтали, затем Сонька ушла спать, а я – в большой зал, где уже была в разгаре игра и сигаретный дым синеватым облаком стоял вокруг лампы. Никто не обратил на меня внимания; я осторожно прошла к дивану у открытого окна, в которое заглядывала белая осенняя луна, и села так, чтобы видеть Шкипера.
Я очень любила наблюдать за ним во время покера. Это был высший пилотаж, которым не владел даже мой покойный дед: можно было сколько угодно смотреть на темное, невозмутимое Пашкино лицо с тяжеловатой челюстью, всматриваться в серые холодные глаза, ловить каждое движение бровей или губ, сжимающих вечную сигарету, – но так и не поймать момент, в который Шкипер начинал блефовать. Но я всегда надеялась застать наконец эту неуловимую смену настроения и, сжавшись в углу дивана, неотрывно смотрела на него. Я даже не знала, сколько прошло времени, и хлопок входной двери заставил меня вздрогнуть. Шкипер не спеша положил карты, повернулся. За ним обернулись и остальные.
На пороге комнаты стоял пьяный Жиган. Как обычно, его состояние угадывалось по побледневшему лицу и болезненно блестящим глазам; на ногах, впрочем, он держался твердо. Осмотрев всех, он молча прошел на свободное место и сел. Шкипер без единого слова сдал ему карты, Жиган взял, сбросил пару, что-то проворчал – и игра возобновилась. Никто ничего не сказал, но я успела поймать несколько напряженных взглядов, брошенных на Жигана и Шкипера.
Прошло около получаса, игра шла своим чередом, и я уже совершенно успокоилась, когда отворилась дверь и вошла Лу с очередной бутылкой. Улыбаясь, она пошла с ней вокруг стола, наполняя пустые стаканы, ее попа под джинсовой линялой юбочкой восхитительно качалась в такт походке; возле Жигана она задержалась, тронув его за плечо, но он не глядя сбросил ее руку и сквозь зубы сказал какую-то гадость.
Гадость была из обычного жигановского ассортимента, но впервые я заметила, что Лулу обиделась. Ее розовые губы дрогнули, и глаза на миг наполнились слезами. Но она улыбнулась через силу и подошла к следующему игроку, которым был Боцман.
Я знала Боцмана ровно столько же, сколько и Шкипера. Они с Пашкой были ровесниками, вместе начинали профессиональную деятельность, и, кажется, только Боцман мог позволить себе держаться со Шкипером на равных. Это был очень сильный, угрожающих размеров человек с массивными плечами, некрасивым плоским лицом и карими глазами, внимательно глядящими на мир из-под тяжелых век. Говорил он мало и редко, но мнение его Шкипер всегда ценил и, как мне казалось, полностью Боцману доверял. Лично мне Левка Боцман никаких опасений не внушал, а после того, как я несколько лет назад лечила ему разбитую кастетом в очередной разборке голову, я вовсе перестала его бояться. Он мне тоже явно симпатизировал и иногда сообщал: «Детка, надоешь Шкиперу – я на тебе женюсь. Пойдешь?» – «Ладно, подумаю», – шутила я в ответ. «Не дождешься, сволочь», – грозно объявлял Шкипер. Он улыбался при этом, но, думаю, никто другой из его людей не рискнул бы так шутить с ним.
Подойдя к Боцману, Лу наполнила его стакан и ненадолго задержалась за его спиной, заглядывая в карты. Для удобства она обняла Боцмана за широченные плечи. Он улыбнулся, не поворачивая головы, и погладил мулатку по тонкой руке своей огромной, как лопата, лапищей.
Я была уверена, что Лу сделала это не нарочно: она лучше всех знала, как рискованно провоцировать пьяного Жигана. Боцман тоже ничего не имел в виду, хотя наверняка, так же, как и все, хоть раз переспал с мулаткой. Лу уже отходила с улыбкой в сторону, когда Жиган вскочил из-за стола и с коротким матерным словом ударил ее в лицо. Лу, коротко вскрикнув, свалилась на пол. Бутылка выпала из ее рук, брызнули вино и осколки, и один из них чиркнул Боцмана по губам.
