Илья только головой крутил. Еще Роза рассказывала о том, как бродила по всему Приднестровью с цирком, как училась джигитовке на лошади и акробатическим номерам, как ходила по канату с бубном и плясала под барабаны и зурну. Приходилось ей несколько раз и петь в цыганских хорах, но там она надолго не задерживалась.
– Я же молодая, красивая была! Только распоешься в хоре – сейчас идут сватать! Ну, зачем мне это нужно было?
– Значит, и отсюда скоро уйдешь?
– Не… – Роза смеялась, искоса, хитро взглядывала на Илью. – Сначала, когда пришла и вас увидела, думала – съеду. А потом решила – зачем? Если цыгане в город приехали и с цыганами не поселились, значит, тоже не все слава богу. Такие же, как я. Чего мне бежать?
Так они и жили. И к концу месяца Илья уже не удивлялся ничему. Озадачивало немного лишь то, что Роза не стесняясь рассказывала ему обо всех своих мужчинах, а было их, судя по всему, немало. Хорошо, коль не хочет быть цыганкой – пусть не будет, но ведь и не всякая русская баба так бы стала… Может, назло говорит, хочет, чтоб заревновал? В один из первых дней, разозлившись от долгого, подробного и полного теплых воспоминаний рассказа Розы о «великом абреке Агамале-бее», который учил ее в Тифлисе джигитовке, Илья в отместку поведал о том, как у него начиналось с Маргиткой. Роза страшно заинтересовалась, пристала с расспросами, обрушив их на Илью столько, что он от растерянности ответил на все, продолжал рассказывать всю ночь, а к рассвету оказалось, что они говорят уже не о Маргитке, а о Насте, причем Роза называет ее «твоя жена». Кое-как Илья свернул на нет тот разговор, вспоминать свою жизнь с Настей ему не хотелось, и настаивать Роза не стала…
С переметом провозились до полудня. Солнце поднялось высоко над сияющим морем, прямые лучи жгли сквозь рубаху, и Илья разделся до пояса. Сначала он пытался помогать Розе, которая, вытягивая из моря крючки перемета, снимала с них рыбешку и ловко раскидывала ее по двум корзинам: большую – на продажу, мелочь – на жарку. Но вскоре они оба убедились, что толку от его помощи никакой. В очередной раз проследив за тем, как выроненный Ильей бычок бодро уплывает в зеленую глубину, Роза сказала:
– Отдыхай лучше, морэ. Тебе еще обратно грести.
Илья не ответил, с тоской посмотрев на стертые ладони. Вот уж, воистину, заставь дурака богу молиться… За каким лешим его в море понесло, что он в этих крючках да рыбах понимает?! Давным-давно пора быть на Староконном рынке, сегодня приезжают татары со своими степными, необъезженными неуками, и если не успеешь перехватить эту вонючую орду – всех коней как раз скупят одесские барышники. В прошлый раз Малай, правда, обещал, что никому, кроме Ильи, продавать не станет, но кто знает, что у косоглазого черта на уме, всяк свой навар ищет… А тут с этими морскими вшами еще провозишься, пожалуй, час. Вон, рыбаки остальные уже отловились да уплыли давно…
Лодок возле песчаной косы и в самом деле становилось все меньше и меньше. Солнце пекло нещадно, короткие волны искрились, с тихим шелестом ударяя в борта шаланды, покрытые белесым налетом соли. Роза наконец выудила последний крючок перемета, отцепила от него сердитого черного лобастика и, подумав, выкинула его за борт, сказав: «Страшенный какой-то, всех рыб мне перепугает!» Затем улеглась на дно шаланды отдыхать. Илья взялся за весла, разворачивая шаланду; в который раз подозрительно покосился на сидящего на носу Митьку. Когда на рассвете они отчалили от берега, на мальчишке поверх тельняшки были надеты рубаха и огромный черный рваный матросский бушлат. Потом бушлат отправился под банку, спустя час туда же перекочевала латаная-перелатаная, испачканная чешуей рубаха, вслед за ней исчезла и тельняшка. Теперь же Митька стягивал штаны, стараясь не слишком раскачивать шаланду и опасливо поглядывая на лежащую с закрытыми глазами Розу. Поймав взгляд Ильи, он прижал палец к губам. Когда его скрученные в жгут штаны шлепнулись на дно шаланды прямо перед лицом Розы, та стремительно вскочила, но было поздно: в воздухе мелькнули грязные пятки, шаланду тряхнуло, пустой таз для наживки полетел с кормы в воду, а через мгновение черная Митькина голова показалась рядом с бортом.
– Паршивец! – завопила Роза. – Куда?! Кто обещал, что рыбу до рынка дотащит? Кто сказал, что воды наносит? Кому еще рано по девкам шляться?! Сейчас получишь у меня! Десять аршин до дна, утопнешь, висельник! Вертайся!
«Висельник» невозмутимо выгребал в море.
– Ну, подожди, нечистая сила! – сердито прокричала Роза и, к изумлению Ильи, тоже принялась раздеваться. Он и рта не успел открыть, как к его ногам полетели юбка, кофта, платок, и Роза осталась в одной тельняшке с закатанными рукавами и вытянутым почти до колен подолом. Взбежав на нос лодки, она лихо, по-извозчичьи ухнула и бултыхнулась в воду. Брызги поднялись столбом, шаланда отчаянно закачалась, Илье пришлось схватиться за банку, чтобы не вылететь за борт.
– Розка, сдурела?! Куда ты? Лезь назад, ты утонешь!
Роза, не слушая его, размашистыми саженками резала воду. Через минуту Митька понял, что спасения нет, но хода не сбавил. Некоторое время между двумя черными головами в воде оставалось небольшое расстояние, но оно сокращалось на глазах и вскоре совсем сошло на нет. Роза, взвившись из воды, отвесила Митьке подзатыльник; мальчишка молча ушел под воду, пробкой выскочил на поверхность в полутора саженях от тетки и на саженках понесся к едва видневшейся вдали белой полосе берега.
– Домой даже и не возвращайся! – Роза непонятным для Ильи образом подпрыгивала в воде, потрясая кулаками. – Выдеру как сидорову козу! Навязался, дармоед, на мою голову! Чтоб не смел на Костецкую идти, подцепишь еще от этой Фануцы чего, я лечить не буду и Шлойме не дам! Отвалится все еще до свадьбы, узнаешь тогда, бессовестный!
Когда голова Митьки стала невидимой, Роза умолкла, развернулась и не торопясь поплыла к еще покачивающейся шаланде. Когда две загорелых исцарапанных руки ухватились за борт, а за ними показалось улыбающееся лицо, Илья открыл было рот, чтобы выругаться, но Роза деловито спросила:
– Таз, что ли, утоп?
– Утоп… – Илья посмотрел вниз, где на глубине десяти аршин, на голубоватом морском песке покоился свалившийся от Митькиного прыжка таз.
– Жалко, – огорчилась Роза. – Почти новый. – И, прежде чем Илья успел остановить ее, с головой ушла под воду. Свесившись через борт, Илья смотрел, как она, с силой расталкивая руками зеленую, насквозь высвеченную солнцем воду, погружается на дно. Курчавые волосы Розы встали столбом и напоминали куст причудливых черных водорослей. Любопытная стайка рыбок скользила рядом с ней, темно-коричневая от загара кожа Розы казалась в зелени воды нежно-золотистой. Провожая ее глазами, Илья с тревогой думал о том, что если Розе вдруг вздумается тонуть, а ему – ее спасать, то на дно, скорее всего, пойдут оба. Илья, к стыду своему, плавал чуть-чуть получше топора. В нем даже шевельнулась зависть, когда он увидел, как ловко, несколькими сильными гребками, Роза достигла дна, подцепила таз с раскисшей начинкой, спугнув золотых мальков, и, вытянувшись всем телом, поплавком выскочила на поверхность.
