Цыганка встретилась ему на подъезде к Парубанкам. Она стояла по щиколотки в глинистой луже посреди дороги и шарила в ней рукой. Ее подол был задран выше колен, растрепавшиеся волосы падали на глаза, и цыганка сердито отбрасывала их рукой.
«Помочь?» – спросил Король, выходя из машины. Она резко выпрямилась, дернула юбку вниз – и из подола посыпались в лужу красные яблоки. Два черных глаза сердито уставились на Короля. Он сразу узнал ее, но не подал виду. Подошел к луже:
«Сейчас соберем».
Еще некоторое время они вдвоем копались в липкой грязи – Король бога благодарил, что его никто не видит. Цыганка, немного смягчившись, объяснила:
«Тут совхозная машина прошла. Тряхнуло на повороте, и посыпались… На, попробуй». – Она выловила из лужи очередное яблоко, потерла его о фартук, дала Королю. Он, поколебавшись, взял, откусил. Цыганка тут же протянула руку:
«Дай обратно!» – и съела яблоко мгновенно, откусывая кусок за куском крупными белыми зубами. Король невольно улыбнулся. Она тоже фыркнула, уронила огрызок. К ее полным губам пристало семечко. Король потянулся снять – она оттолкнула руку.
Яблок набралось много, полный фартук. Цыганка ловко подвязала его, стянув концы за спиной, вылезла из лужи. Ноги ее казались обутыми в рыжие сапоги. Она небрежно потерла их одну о другую:
«Спасибо. Будь здоров». – Не оглядываясь, она зашагала по дороге. Король ошеломленно проводил девушку глазами. Спохватившись, окликнул:
«Эй!»
Цыганка круто повернулась. Садившееся солнце било ей в глаза. Она была похожа на красивую индианку: овальное строгое лицо, длинные брови вразлет, тонкий нос с горбинкой, черные гладкие волосы.
«Тебе чего?»
Король полез в карман:
«Твой?»
Она подошла, удивленно взяла желтый смятый лоскут. Не сводя глаз с Короля, повязала им голову:
«Это ты Белкин брат?»
«Я. Помнишь, на Привозе?..»
«Да… – Она казалась озадаченной. – Ну, ладно».
«Подвезти тебя?»
«Кобыла подвезет!» – и ушла.
«Поселок» было слишком громким названием для двух десятков покосившихся цыганских хаток. Заборов не было; вместо дороги тянулись две колеи, залитые желтой водой, в которой копошились собаки, воробьи и грязные дети. На веревках, натянутых между домиками, полоскались пестрые тряпки, прямо на земле валялись тазы и кастрюли. В этот день здесь в самом деле праздновались крестины. Король с трудом разглядел Белку в толпе цыган, самозабвенно отплясывавших посреди улицы под сиплый аккордеон. Нового гостя заметили, и музыка смолкла. В Короля уткнулись настороженные взгляды.
«Это мой брат! – Белка подбежала к нему. Не поздоровавшись, требовательно спросила: Привез что-нибудь?»
К тому времени он уже знал, что к цыганам пустыми не ездят. В багажнике машины было вино, сало, копченая колбаса, для матери ребенка нашлась золотая цепочка, и цыгане подобрели. Один из них, лет сорока, высокий и хмурый, широким жестом пригласил Короля к столу:
«Рады тебе, дорогой. Садись».
Он сел. Ему наливали – пил, не пьянел, смотрел на смуглые улыбающиеся физиономии. Когда стемнело, перед домом зажегся единственный на весь поселок фонарь. Цыганки сбились в кучу под кругом света, аккордеон заиграл – и Король снова увидел ее. Небрежно придерживая на голове платок, девушка плясала под фонарем, и грязь веером летела из-под ее босых ног.
Возвращались домой глубокой ночью. Белка дремала на заднем сиденье, сонно ворча: зачем приехал, зачем не предупредил, зачем так быстро уезжают… Он почти не слушал. Уже при въезде в Одессу решился спросить:
«А кто ее муж?»
«Че-ей? – зевнула Белка. – Нинки? Она без мужа».
«Почему?» – он знал, что спрашивал. К двадцати годам уважающая себя цыганка должна была иметь как минимум троих детей.
«Ну, он был, только ушел. Она же пустая, рожать не может. Тебе зачем?»
«Кто ее отец?»
Белку словно подбросило на сиденье. Она с силой дернула Короля за плечо (он чудом успел притормозить), развернула к себе:
«Ты что? Ты что?! С ума сошел?»
«А что?» – он, отвернувшись, смотрел в темноту.
«Она же пус-та-я! – Белка воздела руки, поражаясь его тупости. – Не может – никого – родить – совсем! Думаешь, почему ее цыгане не берут? Тот ром с ней два года прожил, потом видит – ничего не получается, – и взял другую».
«Из этого же поселка?» – зачем-то поинтересовался Король.
«Ну да. Сейчас у него двое уже. Так что и не думай ее брать. Зачем?»
«Кто ее отец?» – снова спросил брат. Белка испуганно смотрела на него.
Отцом Нинки оказался тот самый сумрачный цыган, который пригласил Короля к столу. Он был ошарашен его просьбой не меньше Белки, но быстро пришел в себя и начал торговаться. Сошлись на пяти тысячах. Белка, узнав об этом, чуть не лишилась чувств и, щедро пользуясь нецензурными словами, объяснила ему, что Нинка таких денег не стоит:
«Она же не девочка! Не чистая! Старая! И пустая еще! За такое – еще и деньги давать?! Завтра обратно заберу! Они, они тебе должны заплатить, чтоб ты ее взял!»
Король с трудом убедил сестренку не вмешиваться. Полдела было сделано: оставалось переговорить с невестой.
Нинку он нашел на Привозе. Она сидела на разбитых ступеньках магазина, языком перекатывала во рту жвачку. Он сел рядом. Нинка равнодушно покосилась на него.
«Свадьбу будешь делать или так?» – спросила, словно они были знакомы сто лет.
«Как ты скажешь».
«Я? Мне она не нужна. – Женщина помолчала, нахмурилась. – Тебе сказали, какая я, знаешь?»
В голосе Нинки прозвучал вызов. Король смотрел в ее темное лицо с чуть раскосыми блестящими глазами и думал, что цыгане, наверное, все-таки ненормальные. Только из-за того, что не может родить…
«А кто я, тебе сказали?» – в тон спросил он.
«Ты – большой человек. Чор баро
[29]
«. – В ее голосе сквозило уважение, и Король немного успокоился. Если бы она еще улыбнулась… Как тогда, в раскаленный полдень, швырнув ему в лицо чужой бумажник: „Подержи!“ Но Нинка продолжала жевать, глядя в сторону. Ее влажное от пота лицо было неподвижным. Грязные пальцы бездумно перебирали красные бусинки на шее.
* * *
В открытое окно светило солнце. В углу под потолком попалась в паутину муха и сердито зудела, силясь освободиться. Лежа на спине, Король машинально вслушивался в это зуденье и пытался сообразить, где находится. Оглядев комнату со сваленными в углу подушками и старой лампой на подоконнике, он с облегчением узнал свою квартиру в Спиридоньевском. С кухни слышались шум воды и грохот сковородок. Приподнявшись на локте, Король позвал:
