Гудрун слышала, как тяжело, беспомощно, испуганно и в то же время зачарованно дышали животные. Да, этим гуляющим на свободе шотландским коровкам с растрепанной мохнатой шерстью страх не ведом. Внезапно одна из них всхрапнула, нагнула голову и попятилась.
– Хей! Эй там! – донесся до них громкий голос из рощицы.
Коровы тут же бросились в рассыпную, отступая назад, словно повинуясь единому порыву, и устремились вверх по склону. Их шерсть развевалась подобно рыжим языкам пламени. Гудрун замерла в ожидании на своем месте, Урсула поднялась на ноги.
Джеральд и Биркин наконец-то нашли их, и Джеральд закричал, чтобы отогнать от девушек коров.
– Может, скажете, что это вы такое делаете? – воскликнул он высоким, удивленно-озадаченным голосом.
– Зачем вы пришли? – резко вопросом на вопрос ответила Гудрун.
– Как это, по-вашему, называется? – повторил Джеральд.
– Это называется ритмикой, – смеясь, трепешущим голосом ответила Урсула.
Гудрун стояла, напустив на себя холодный вид, и неприязненно рассматривала вновь пришедших удивленным, мрачным взглядом, замерев на несколько мгновений. А потом она стала подниматься по склону холма, вслед за коровами, которые там, наверху, опять превратились в маленькое зачарованное стадо.
– Куда вы? – крикнул ей вслед Джеральд. И поспешил за ней.
Солнце спряталось за холмом, тени жались к земле, и свет постепенно угасал.
– Не самая подходящая для танца песня, – сказал Биркин Урсуле с мимолетной сардонической усмешкой. В следующее мгновение он уже тихо напевал себе под нос и вытанцовывал перед ней причудливую чечетку, – все его тело ходило ходуном, застывшее лицо вспыхивало бледным светом, ноги отбивали быструю насмешливую дробь, и казалось, что его трясущееся туловище мечется, как тень, между головой и ногами.
– Похоже, мы все посходили с ума, – сказала Урсула, испуганно рассмеявшись.
– Жаль, что нельзя стать еще более безумным, – ответил он, не прекращая своей нескончаемой конвульсивной пляски. И внезапно он наклонился к ней и поцеловал ее пальцы, едва коснувшись их губами, а затем приблизил лицо к ее лицу и, едва заметно ухмыляясь, заглянул в ее глаза. Она в замешательстве отпрянула.
– Обиделась? – иронично спросил он, внезапно останавливаясь и обретая прежнюю сдержанность. – Мне казалось, тебе нравится легкий налет романтики.
– Но только не так, – сказала она, смущенная и озадаченная, почти оскорбленная.
Но в глубине души она была очарована этим трясущимся, подергивающимся телом, которое безудержно отдавалось собственным движениям, и этим мертвенно-бледным иронически улыбающимся лицом. Но она мгновенно напустила на себя чопорный, осуждающий вид. Для человека, который обычно был таким серьезным, подобное поведение было почти непристойным.
– А почему бы и не так? – насмешливо спросил он и в ту же секунду вновь начал ту же невероятно быструю, раскованную, бешеную пляску, с вызовом поглядывая на девушку.
И с теми же стремительными, неизменными движениями он все приближался и приближался, и тянулся к ней с невероятно глумливой, язвительной усмешкой, и поцеловал бы ее вновь, если бы она не отшатнулась.
– Нет, не надо! – воскликнула она – ей стало по-настоящему страшно.
– Корделия вернулась, – саркастически сказал он.
Эти слова больно кольнули ее, точно были страшным оскорблением. Она понимала, что по его замыслу они таковыми и были и это совершенно сбило ее с толку.
– А ты, – воскликнула она в ответ, – почему ты всегда вкладываешь в свои слова такую откровенность, такую ужасающую откровенность?
– Чтобы их было легче произносить, – ответил он, довольный своей мыслью.
Джеральд Крич, прищурив сияющие упорством глаза, быстрым шагом направился к холму вслед за Гудрун. Коровы стояли на выступе холма, уткнувшись друг в друга носами, и наблюдали за тем, что происходило внизу – как мужчины в белом суетятся возле белых женских фигур; но больше всего их занимала медленно приближавшаяся к ним Гудрун. Она на мгновение остановилась, оглянулась назад, на Джеральда, а затем посмотрела на стадо.
Внезапно она вскинула руки и резко бросилась к длиннорогим коровам – она бежала короткими, прерывистыми перебежками, останавливаясь на мгновение и пристально рассматривая их, а затем вновь всплескивая руками и вновь атакуя их. Так продолжалось до тех пор, пока они не перестали топтаться на месте и, сопя от страха, не подались назад, не оторвали головы от земли и не бросились врассыпную навстречу вечернему сумраку. Они убежали так далеко, что стали казаться совсем крошечными, но даже и тогда они не останавливались.
Гудрун смотрела им вслед, и на лице ее застыл вызов.
– Зачем нужно было их так пугать? – спросил, поравнявшись с ней, Джеральд.
Она не ответила на его вопрос, только отвернулась в сторону.
– Знаете, это небезопасно, – настойчиво продолжал он. – Если бы они побежали, это могло бы плохо кончиться.
– Побежали куда? Прочь? – бросила она громким язвительным тоном.
– Нет, – сказал он, – побежали на вас.
– Побежали на меня? – продолжала насмешничать она.
Но он так ничего и не понял.
– Видите ли, однажды они насмерть забодали корову одного здешнего фермера, – сказал он.
– Меня это никак не касается, – произнесла она.
– А вот меня это касалось самым непосредственным образом, – ответил он, – поскольку этот скот моя собственность.
– Каким же образом он превратился в вашу собственность? Вы что, проглотили его? Дайте-ка мне одну корову, – сказала она, протягивая руку.
– Вы знаете, куда они пошли, – сказал он, указывая на холм. – Можете взять одну, если только согласитесь на то, чтобы ее прислали потом.
Она окинула него непроницаемым взглядом.
– Думаете, я боюсь вас и ваших коров? – осведомилась она.
Он злорадно прищурился. Его губы тронула легкая высокомерная улыбка.
– Почему я должен так думать? – спросил он.
Она не сводила с него мрачного, смутного, пристального взгляда. Она подалась вперед, резко размахнулась и сжатой в кулак рукой отвесила ему легкий удар.
– Вот почему, – насмешливо сказала она.
В ее душе вспыхнуло страстное желание ударять его еще и еще. Она вытеснила из своего сознания страх и смятение. Ей хотелось следовать своим желаниям, в ее душе не было места страху.
От этой легкой пощечины он отступил на несколько шагов. Он мертвенно побледнел и угрожающее выражение мрачным пламенем вспыхнуло в его глазах. Несколько секунд он не мог вымолвить ни слова, у него перехватило дыхание, и страшный поток неуправляемых эмоций переполнил сердце с такой силой, что, казалось, оно вот-вот лопнет. Внутри него словно взорвался сосуд с темными страстями, волной захлестнувшими его сознание.
