Огонь теплой шубой окружал Сажерука — единственная его защита против неживых глаз и голодной пасти, разверзшейся с таким жутким воплем, что Брианна упала на колени и зажала уши.
Ночной кошмар протянул к огню черную руку, погрузил ее туда, так что пламя зашипело, — и Сажерук вдруг узнал в беспросветном мраке лицо. Незабываемое лицо.
Как это вышло? То ли Орфей тоже его увидел и приручил мрачного пса, позвав его забытым именем? Или, наоборот, он дал ему это имя, вернул на землю врага, которого Волшебный Язык в свое время отправил в царство мертвых?
Брианна тихо плакала за его спиной. Сажерук чувствовал ее дрожь через прутья клетки, но сам он больше не боялся. Он испытывал одну благодарность. Благодарность за этот миг, за эту новую встречу. Будем надеяться, она станет последней.
— Смотри-ка, кого я вижу! — сказал он тихо. Брианна перестала плакать. — Есть у тебя память в твоем мраке? Помнишь нож и спину мальчишки, худую, беззащитную? Помнишь, с каким звуком разбилось мое сердце?
Ночной кошмар уставился на него. Сажерук шагнул вперед, окутанный пламенем, разгоравшимся все жарче от боли и отчаяния, которые вернула его память.
— Убирайся, Баста! — сказал он так громко, что это имя проникло в самое сердце мрака. — Прочь из этого мира — во веки веков!
Лицо проступило отчетливее — острые лисьи черты, когда-то внушавшие ему такой страх, — и Сажерук натравил огонь на холод. Пламя вонзалось в тьму, как сотни мечей, выписывавших имя "Баста", и ночной кошмар снова завопил, а в его глазах пробудилось воспоминание. Он выл долго и протяжно, а его очертания растекались, как пролитые чернила.
И вот он растворился в темноте, рассеялся, как дым. Остался лишь холод, но и его сожрал огонь, а Сажерук упал на колени и почувствовал, как уходит боль, пережившая даже смерть. Ему хотелось, чтобы Фарид был сейчас рядом, хотелось так, что на мгновение он забыл где находится.
— Отец? — донесся сквозь огонь голос Брианны. Называла ли она его так когда-нибудь? Да, когда-то давно. Но был ли он тогда тот же, что теперь?
Горячими руками он раздвинул прутья решетки. Огонь полыхал в нем так жарко, что он боялся дотронуться до Брианны. Послышались шаги, тяжелые, торопливые шаги, спешащие на вопли ночного кошмара. Но темнота поглотила Сажерука и Брианну раньше, чем солдаты добрались до клетки и стали озираться в напрасных поисках черного стража.
Другая сторона
Она вырвала из книги страницу и разодрала ее надвое.
Потом целую главу.
И скоро не осталось ничего, кроме обрывков слов, разбросанных у нее между ног и вокруг. (…)
Что хорошего в словах?
Это она сказала уже вслух — освещенной оранжевым комнате.
— Что хорошего в словах?
Маркус Зузак. Книжный вор
[43]
Черный Принц был еще у Роксаны в больничном гнезде. Она накладывала шину на его раненую ногу, чтобы он мог идти. Идти до самого Озерного замка.
— У нас есть время, — сказала Мегги, хотя сердце ее рвалось туда немедленно. — Мо, конечно, управится с новой книгой не быстрее, чем тогда во Дворце Ночи.
Черный Принц собирался взять на помощь Перепелу почти всех своих людей. Но не Элинор и Мегги.
— Я обещал твоему отцу, что вы с матерью останетесь в безопасном месте, — сказал он. — За Резой я не уследил, но за тобой постараюсь. А ты разве не обещала ему того же?
Нет. Не обещала. И потому пойдет с ними. Хотя у нее разрывалось сердце оттого, что придется оставить Дориа. Он так и не очнулся. Дариус будет пока с ним говорить. И Элинор. А она вернется. Если вернется.
Фарид пойдет с ней, он сумеет вызвать огонь, если в пути станет холодно. Мегги стащила немного вяленого мяса и наполнила водой одну из кожаных сумок Баптисты. Как мог Черный Принц подумать, что она останется здесь, после того как увидела огненные слова? Как он мог подумать, что она оставит отца умирать, будто это совсем другая, не ее история?
— Мегги! Черный Принц ведь ничего не знает о словах! — сказал ей Фенолио. — И уж тем более он не может себе представить, чем занимается Орфей.
Сам Фенолио это знал, но, как и Принц, был категорически против того, чтобы она уходила.
— Хочешь, чтобы с тобой случилось то же, что с матерью? Никто не знает, куда она пропала! Нет, ты должна остаться. Мы поможем твоему отцу по-своему. Я буду писать день и ночь, обещаю тебе. Но если тебя здесь не будет, какой с этого прок?
Остаться. Ждать. Нет. Хватит с нее. Она уйдет тайком, как Реза, и не заблудится… Она по горло сыта ожиданием. Если Фенолио придумает что-нибудь толковое, прочитать может Дариус — великана он тоже наверняка сумел бы вычитать, — а за детьми присмотрят Баптиста и Элинор, Роксана и Фенолио. А Мо там один. Она ему нужна. Она всегда была ему нужна.
Элинор слегка похрапывала. Неподалеку спал Дариус между детьми Минервы. Мегги, тихо пробираясь по скрипучему гнезду, собрала свои вещи: куртку, сапоги и рюкзак, напоминавший о другом мире.
— Ты готова? — У входа стоял Фарид. — Скоро рассвет.
Мегги кивнула — и обернулась, потому что Фарид вытаращился на что-то за ее спиной огромными, как у испуганного ребенка, глазами.
Среди спящих стояла Белая Женщина и смотрела на Мегги.
В одной руке у нее был огрызок карандаша, а другой она требовательно протягивала Фариду свечу — одну из тех, что Элинор прихватила из Омбры. Фарид подошел к ней как лунатик и тихим шепотом зажег фитиль. Белая Женщина обмакнула карандаш в пламя и начала писать на том самом листе бумаги, где Мегги, после того как великан унес Фенолио, безуспешно пыталась сочинить хороший конец для своего отца… Белая Женщина писала долго. Минерва шептала во сне имя своего мужа, Элинор повернулась на другой бок, Деспина тихонько всхлипнула, не просыпаясь, а ветер задувал в щели и грозил погасить свечу. Потом Белая Женщина поднялась, еще раз взглянула на Мегги и исчезла, словно ветер унес ее с собой.
Фарид вздохнул с облегчением и зарылся лицом в волосы Мегги. Но она тихо высвободилась и склонилась над исписанным листом.
— Это можно прочесть? — прошептал Фарид.
Мегги кивнула.
— Пойди к Черному Принцу и скажи, что он может поберечь свою ногу, — тихо сказала она. — Мы все остаемся здесь. Песнь о Перепеле дописана до конца.
Книга
— Хорошо, — сказала леди и повернулась к Эбби. — Приноси завтра книгу.
