— Можно ли найти человека, преклонного возраста, старца, который переезжает с места на место, странствует? — Зубатый не мог его назвать бродягой или бомжом.
— Если есть фотография, паспортные данные — в принципе можно.
— А если этого нет?
— Тогда трудно. Ну, хотя бы портретное описание, приметы, манера поведения…
— Кое-что есть.
— Кое-что мало, Анатолий Алексеевич. У нас более трех миллионов бродяг, а по некоторым данным, в два раза больше. Искать придется иголку в стогу сена. Но если поставить задачу…
— Не нужно ставить задачу. Я хотел узнать только возможности.
— Сказать откровенно, даже с паспортом и фотографией не найти, — вдруг признался генерал. — Исполнительская дисциплина на местах хромает, а то и вовсе безногая.
В этот же день, вечером, Зубатый вышел прогулять собак, одевшись не по погоде — начался дождь со снегом. За три минуты просквозило, поэтому он заскочил в свой подъезд, оставив лаек на улице, и тут услышал за спиной тихий, незнакомый голос:
— Анатолий Алексеевич?
За последние годы он привык жить в доме, где есть забор и охрана, и совсем отвык от улицы, от пеших прогулок, и оклик в первую очередь насторожил его, холодок пробежал по затылку.
— Это я, Межаев.
Зубатый обернулся: бывший советник стоял в глубине холла, руки в карманах плаща, настороженный, даже перепуганный.
— Что вам нужно?
— Хотел поговорить с вами, Анатолий Алексеевич.
— Я с изменниками не разговариваю, — отрезал Зубатый. — Идите отсюда!
После того, как Межаев переметнулся, газеты опубликовали не менее десятка статей и материалов, надиктованных советником — о стиле и методах руководства экономикой области, о финском зяте Зубатого, который с помощью губернатора открыл в области фабрику детского питания и десяток магазинов, об охотах на медведей, кабанов и лосей, о банях, построенных по его указаниям, и подарках иностранным гостям. Перебежчик нарабатывал себе очки, валил все в кучу, не разбираясь в тонкостях, которые в общем-то не нужны для среднестатистического избирателя.
— Меня прислал Крюков, — вдруг заявил Межаев. — Я по его поручению.
— А почему Крюков сам не пришел?
— С таким щепетильным делом ему нельзя… Вы же понимаете, есть вопросы, которые можно обсуждать только через посредников.
— Мог бы кого другого прислать, — проворчал Зубатый. — У него что, в команде порядочных людей нет?
Межаев совести и гордости не имел, потому не обижался.
— Наверное, мог, но послал меня. С вашего позволения, или выйдем на улицу, или поднимемся к вам. Здесь не очень удобно разговаривать.
Не хватало еще в квартиру его впускать…
На улице крутила настоящая метель, только сырая и липкая, под ногами шуршала каша — погодка не для долгих разговоров.
— Константин Владимирович не может сейчас войти во власть, — заявил перевертыш.
— Это еще почему?
— Есть причины личного характера, а потом состояние дел в области плачевно, экономика запущена, бюджета на будущий год нет и не будет…
— То есть, это я все запустил? Он так считает?
— Да что вы, нет! — чего-то испугался Межаев. — Просто таково стечение обстоятельств, экономическая, финансовая ситуация, смена руководства на Химкомбинате, выборы, конец года…
— Так пусть берет вилы и разгребает! Так рвался к власти, а когда она пришла в руки, не принимает. Что это? Детские игры?!
— Константин Владимирович предлагает сделать это вместе.
— Что сделать?
— Очистить авгиевы конюшни.
— Крюков мне уже предлагал, и я отказался.
— Нет, это другое предложение. Вариант такой: Константин Владимирович вступает во власть и назначает вас исполняющим обязанности губернатора со всеми полномочиями. И в течение года работает возле вас, если хотите, учится. Поймите, он гордый, и пойти на такой шаг для него — это показатель его роста, как личности, как молодого, разумного политика.
— Ребята, я в такие игры не играю, — усмехнулся Зубатый и подозвал собак. — Передайте ему мой пламенный комсомольский привет.
— Не отказывайте так категорично, — Межаев пошел за ним. — Константин Владимирович просит у вас помощи. У него сложное положение, тяжело больна мать…
— Разжалобить хотите?
— Если откровенно, то Константин Владимирович сейчас не способен руководить областью.
— Вот это новость! А за каким хреном он ввязался, пошел на выборы? Из спортивного интереса, что ли?
— Одно дело в Думе глотку рвать, другое управлять и хозяйствовать на территории. Мы же с вами знаем, из начальников гарнизонных клубов губернаторов сразу не получается.
— И это вам поручили сказать?
— Нет, я так считаю. Нужно спасать положение, Анатолий Алексеевич. Если хотите, молодого перспективного политика. Он полагается на ваше благородство.
— Слушайте, Межаев, о чем вы говорите? Три месяца полоскать меня на всю область и полагаться на благородство? Использовать против меня даже гибель родного сына?.. Вы что, с ума сошли?
— Константин Владимирович готов публично принести извинения. Это поднимет ваш имидж…
— Да мне нас…ть на ваши с ним извинения!
— Поймите, если он провалится в области — погибнет, как политик, как человек. Он умеет быть благодарным, я убедился в этом.
— Что, получили благодарность за предательство?
Он был непробиваем.
— Вы же сильный человек, Анатолий Алексеевич. Настало время переступить через себя, через свои амбиции, через обиды. Для Константина Владимировича это урок, путь к зрелости. Кстати, он готов оставить за вами дом, оформить это законодательно, провести через собрание…
— Комсомольцы не продаются! — засмеялся Зубатый и пошел в подъезд. — К тому же, не люблю жить в музее.
— Вам нужно встретиться с самим Константином Владимировичем. Необходимо!
— Не нужно, не хочу, — бросил он и закрыл за собой дверь.
Потом, в тепле и тишине, он заново перебрал, перетряс в памяти весь разговор и пришел к выводу, что Хамзат, этот старый кагэбэшник, чутко уловил, что происходит в стане противника. Скорее всего, там случился крупный раскол, предательство всегда порождает предательство. Видимо, не смогли поделить портфели в правительстве, и в результате в Генеральную прокуратуру пошла жалоба. Об этом стало известно, и Крюков засуетился, начал искать компромиссы. Самый надежный — это помириться с Зубатым и встать в одну упряжку. Очень уж не верится, чтобы этот молодой, самоуверенный и властный человек испугался войти во власть, которую жаждал. В Думе, как человек военный, он занимался оборонной политикой, много ездил по войскам, выступал в штабах и часто попадал в телекамеру. Наблюдая за ним, искушенный в человеческих характерах Зубатый отчетливо видел в нем политика с организаторскими способностями. Слышно было, генералы от него отплевывались, как от чумы, но за спиной, а в глаза одобряли его речи и смотрели в рот, что говорило о притягательности личности. Судя по размаху и поступи, губернаторство для Крюкова всего лишь трамплин, чтобы вернуться назад, в Москву, уже в новой ипостаси.
