Зажег свет в прихожей – квартира отчего-то была темной,
Соня, видимо, вздремнула. Она, счастливица, могла дремать в любое время суток,
как котенок, а он спал все хуже и хуже, чертов белоснежный кошмар в последние
ночи занимал сновидения почти целиком и полностью, обычных снов то ли не видел,
то ли не запоминал…
Прежде всего он увидел ноги в синих джинсах. И босые ступни.
Еще ничего не успев сообразить, вырвал из кобуры «Зауэр», снял с
предохранителя, шарахнулся в сторону.
Никого. Тягостная тишина. Держа под прицелом закрытую
кухонную дверь, кинулся к ней, зажег свет левой рукой. Никого. На полу –
сюрреалистическая куча пустых пакетов и ярких, расписных банок, в которых
хозяйственный Вадик хранил крупы и прочие сыпучие полуфабрикаты. В раковине,
почти достигая краев, – неописуемая груда, где макароны смешаны с гречкой,
а в золотистой кучке пшена темнеет чернослив (Вадик был свято уверен, что
чернослив повышает потенцию, и лопал его килограммами, советуя всем знакомым
мужского пола следовать его примеру).
Туалет, ванна… Никого. Вернувшись в комнату, он присел на
корточки над лежащей навзничь Соней. Невероятно медленно, не веря, протянул
руку, коснулся ее щеки. Щека была холодная и твердая, как кусок мыла. Широко
раскрытые глаза смотрели в потолок, на лице – ни страха, ни боли.
Никаких ран не видно, только две верхних пуговицы белой
блузки оторваны.
Он опустился на колени, замирая в смертной тоске. В голове
назойливо звучало:
– Один солдат на свете жил,
Красивый и отважный,
Но он игрушкой детской был,
Ведь был солдат бумажный…
Не было смерти. Не было крови, трагедии, ужаса. Перед ним
лежала красивая сломанная кукла, из которой вынули главное колесико, вызывавшая
даже не схлынувшую моментально тоску – досаду, схожую с ощущением занозы под
ногтем. Это было в первую очередь неправильно – он столько места отвел ей в
своем будущем, а она вдруг ушла… Умом он понимал, что лишился своей самой
лучшей женщины, а вот сердце никак не желало на утрату откликнуться, заболеть,
ворохнуться… Невероятно далекая частичка сознания вопила из неизмеримой дали,
словно бы из другой галактики, пытаясь поделиться своей мучительной болью со
всем его существом, но что-то непроницаемой стеной ограждало ее от простых и
незатейливых мыслей, составлявших внутренность размеренно пульсировавшего под черепом
шара.
Сначала он едва не бросился к телефону, набрать то ли 03, то
ли 02. Удержался – врачи были бесполезны, живые так не лежат и не бывают такими
холодными, а милицию в свои дела впутывать было унизительно.
Попытался приподнять ее за плечи – голова мотнулась так
нелепо и неправильно, как не бывает ни у живых, ни у мертвых, словно
державшаяся на ниточках головенка плюшевого медведя. Запрокинулась вовсе уж
неестественно. И он понял, что перебиты шейные позвонки – был на сборах один
«дважды чекист», как его именовали, капитан запаса, приписанный к разведроте
частей КГБ, обожавший живописать всевозможные смертоносные приемчики, не
оставлявшие видимых следов, и их последствия. Значит, не все врал…
Неуклюже опустив ставшее незнакомо тяжелым тело, расстегнул
блузку, джинсы. Ее не изнасиловали и не били.
Волосы растрепаны, тушь возле левого века смазана, но не
видно даже царапины…
Тщательно застегнув «молнию» на джинсах и все пуговицы,
выпрямился. Прошел по комнате кругами, принюхиваясь, как зверь. Сейчас он начал
понимать, что, не исключено, и был волком в человеческом облике…
Особого разгрома и беспорядка в комнате не наблюдалось.
Здесь искали что-то – но объект поисков был не особенно большим, иначе зачем с
полки сброшены все книги, иные ящики секретера валяются на полу, другие просто
выдвинуты?
Вновь заглянул на кухню. Машинально притворил дверцу белого
шкафчика. И вспомнил. Именно так он сам обыскивал квартиру Могучего Михея в
поисках денег и ценностей. Все то же самое, в точности. И высыпанные в раковину
крупы с макаронами, сначала тщательно просеянные через дуршлаг – вот он
валяется… И наспех пролистанные книги. И вывернутые карманы Вадькиной одежды в
распахнутом шкафу. Что ж, бывает и хуже. Хозяевами розового порошка и не
пахнет. Позвонили, а она, дуреха, взяла и открыла…
Проверил замок внешней двери – ни малейших следов взлома. Да
и услышала бы, начни кто-то возиться с дверью – телефон в исправности, на столе
так и остался стоять черно-зеленый газовый баллончик. Попалась на одну из
уловок, какие, не особенно и мудрствуя, изобретали они сами… Что налетчики
могли взять? Да ничего, все спрятано в подвале, Сонин кошелек с какой-то
мелочью валяется под креслом – не прельстил…
Он устало опустился в кресло, закурил, не сводя глаз с
кукольно-спокойного личика девушки. В голове стеклянно позванивала томительная
пустота. Вялое осознание утраты так и не переросло в боль.
Нужно что-то делать, и побыстрее. Скоро тело совсем
закоченеет. Вечная проблема, больше всего отчего-то мучающая героев французских
кинокомедий: что делать с трупом? Нельзя оставлять поблизости от дома, чтобы не
навести на «берлогу». За все недолгое время, что Соня здесь прожила, на
лестнице никто почти и не встречался, да и кто нынче в многоквартирных домах
знает в лицо хотя бы половину соседей по подъезду? И все равно, начнут шмыгать
сыскари…
Время не такое уж позднее, что скверно. Едва минуло десять
вечера, темно, конечно, но подъезжают машины, выгуливают собак, в соседнем
подъезде шумно гулеванит свадьба: нынче суббота, день свадеб, «кровавый день»,
как его цинично именует молодежь…
Отвезти в парк? Положить где-нибудь на обочине и быстренько
уехать? Имитировать несчастный случай? Интересно, какой? Упала на лестнице?
Поскользнулась в ванной? Опасно. Нельзя оставлять поблизости, а подальше
отвезти еще более рискованно. Разбить «форд», обставить все так, словно они
вдвоем попали в аварию? Чревато. Он не знал толком, как врачи определяют время
смерти, могут всплыть нехорошие несообразности…
Отправился на кухню, старательно, методично принялся за
уборку, выгребая в мусорное ведро чуть подмоченную снизу мешанину. Потом навел
порядок в комнате. Пора было решаться. Бонни отправлялась в дальнюю дорогу –
бедная, доверчивая Бонни, решившая, что роль подруги удачливого гангстера
убережет ее от скверных напастей… А ведь это она, если вдуматься, определила
его судьбу, не случись встречи с ней, Родион мог и шагать по прежней дорожке…
Прихватив фонарик и мощную отвертку, спустился на первый
этаж, отключил пакетник и, когда лестничная клетка погрузилась во мрак, отломал
пластмассовые боковинки пакетника, действуя отверткой, как рычагом. Остался
лишь толстый железный шпенек, теперь свет можно было включить лишь с помощью
плоскогубцев.
Сходил на улицу, подогнал «форд» к самому подъезду, оставив
двери незапертыми. Медленно поднялся в квартиру, ступая грузно, тяжело. Присел
на дорожку. Собрался с духом.
Поднял Соню, обхватив обеими руками пониже груди.
Спохватился: она же босая… Нашел носки и кроссовки, надел. Сделать это было
совсем легко. Вновь оторвал от пола, потащил на площадку, лягнул ногой внешнюю
дверь, и она захлопнулась, щелкнул замок.
