В давние времена ему не раз приходилось транспортировать
таким вот образом перепивших дружков, но в них, бесчувственных, сохранялась
жизнь, скреплявшая тело, а теперь все было труднее во сто крат. Тело девушки
казалось прямо-таки чугунным, неудобно висело в его руках, пригибая к бетонному
полу. Ноги волочились совсем иначе, чем у пьяного, задевая за каждую ступеньку
В лифт он со своей ношей войти не решился, поплелся вниз пешком, то и дело
рывками подбрасывая труп, чтобы не сползал, Сонина голова больно ударяла его в
щеку, в висок, словно наполненный песком мешочек, ее волосы казались ледяными,
касались лица, будто пучок сосулек. Вскоре Родион ощутил сущую ненависть – к
тому, что волок.
А ведь приходилось еще временами подсвечивать себе
фонариком, чтобы не споткнуться и не полететь вверх тормашками…
Он запутался в счете этажей. На миг мелькнуло безумное
ощущение, будто лестница вытянулась в бесконечность, уводит его в недра земли,
в подземное царство мертвых, словно Орфея, вынужденного самолично доставлять
Эвридику к владыке бестелесных душ…
Внизу совсем близко, хлопнула дверь, послышалось сердитое
бормотание, осторожные шаги – человеческие и еще чьи-то, чиркнула спичка,
заколыхалось пятно тусклого света. Другие шаги, мягкие, приближались гораздо
быстрее, в мозгу у Родиона вдруг пронеслось: они встречают… Хоть и не понял
толком, кого имеет в виду.
Шумное собачье хаканье близилось. Вспыхнула еще одна спичка,
совсем рядом. Родион, с маху остановившись, прислонил Соню в углу, изрядным
напряжением мускулов поддерживая тяжелое тело в вертикальной позиции, обхватил,
обнял, прильнул к холодным губам, заслоняя своим телом от непрошеного
свидетеля, долгий поцелуй с мертвой наполнял паническим страхом, волосы на
затылке начинали шевелиться, будто под яростным порывом неземного ветра…
Слегка запахло псиной, собака настороженно ткнулась носом
ему в ногу, сопя, стояла рядом.
– Пошла! – шепотком цыкнул Родион.
Она не уходила, тянулась длинной мордой – кажется, овчарка с
четвертого этажа, Родион ее пару раз видел. И вдруг когти скребнули по бетону,
собака шарахнулась с длинным тоскливым скулежом, кинулась вверх, спотыкаясь в
темноте. Остановившись где-то вверху, вовсе уж отчаянно взвыла.
– Э, мужик, ну зачем собаку-то пинать… – недовольно бросил
хозяин, зажигая очередную спичку.
Смешался, увидев «обнявшихся влюбленных», что-то глухо
забормотал, заторопился вверх. Родион перевел дух, подхватил тело и затопотал вниз.
Наверху выла собака, судя по звукам, вырывавшаяся из рук хозяина, пытавшегося
затолкнуть ее в квартиру. По спине ползли ручейки пота.
Подъезд. Стало светлее – дверь приоткрыта. Выглянул, не
выпуская Соню – и, словно бросаясь в холодную воду, диким напряжением мышц
приподняв тело так, что ноги его оторвались от земли, вышел на улицу. Каких-то
четыре шага… раз… два… Фонарик надо спрятать в карман, иначе не удастся открыть
дверцу…
– Нет, ты посмотри, как набралась, а на вид приличная…
Он повернул голову, как ужаленный. Смутно различимые в
падавшем из окон свете, стояли две оплывше-толстых пенсионерки, на руках у
одной прикорнула то ли болонка, то ли кошка.
– Смотреть стыд, – охотно подхватила другая, радуясь
нежданному развлечению. – На ногах не стоит, туда же…
И затарахтела, как пулемет, мешая в одну кучу и наглецов на
«нерусских машинах», из-за которых детям не пройти и собачку не отпустить, и
ихних пьянехоньких девок, и дороговизну в магазинах, и почему-то попрание
Сталиным ленинских норм. Родиону невыносимо хотелось рявкнуть на них изо всех
сил, но это означало дать себя запомнить, и он, стиснув зубы, ухитрился
распахнуть дверцу не глядя. Подхватив правой рукой Соню под коленки, надавил
левой на шею, сгибая начинавшее коченеть тело, кое-как усадил. Старухи, не
встретив ожидаемого отпора, переросшего бы, к их радости, в долгую перебранку,
ретировались в подъезд. Сев за руль, он вытер платком лицо и шею, тщательно
протер запотевшие очки, укоротил ремень, насколько было возможно, и пристегнул
Соню. Как ни старайся, а голова у нее безжизненно свешивалась на грудь…
Повозившись, он откинул сиденье, рассчитав так, что Соня
теперь выглядела спящей. Вот только глаза ей не удавалось закрыть, как ни
пытался… Нужно выбирать улицы потемнее, вот что…
Выехал со двора, то и дело косясь на свою жуткую пассажирку.
Сняв правую руку с руля, повернул Соне голову так, чтобы склонилась в его
сторону – теперь выглядело совсем пристойно, убаюкивал он себя.
Не превышая сорока, поехал по узкой, темноватой улочке,
параллельной широкому проспекту имени газеты «Шантарский рабочий», миновал
стадион, свернул к парку.
Еще издали увидел, что ничего не получится: на массивных
бетонных скамейках, двумя шеренгами вытянувшихся в сторону высокой арки,
кучками роилась молодежь, слышалась музыка, назревали пьяные разборки, парк был
многолюден…
Проехал мимо. Притормозил, увидев на тротуаре пустую бутылку
из-под ликера. Выскочил, воровато оглянувшись, прихватил ее платком за
горлышко, положил на пол машины и дал газу.
Ему хотелось что-то сделать для Сони, расстававшейся с ним
навсегда, и после недолгих раздумий он поставил ее любимую кассету – восходящую
звезду шантарской эстрады Маргариту Монро. Хрипловатый, отрешенный голос
наполнил салон:
– А мы поедем в Диснейленд!
Где краски радуги прозрачны,
Где никогда не будет мрачных,
Где всякий ужас – на момент,
Ах, Дисней-Дисней-Диснейленд…
В их с Соней планы на будущее входила поездка в Диснейленд –
году этак в следующем…
Боже мой!
Поздно было сворачивать – по обе стороны тянулся длиннющий
ряд сталинских двухэтажек с глухими дворами, без поперечных улиц. Развернуться,
в принципе, можно, но они заметят номер, тут же объявят перехват, вокруг –
крайне неподходящий для беглеца район, справа ограниченный рекой, слева, за
проспектом – длиннющими заборами заводов… Можно и вообще не успеть, дубанут из
автомата…
И он, стиснув зубы так, что они, казалось, крошились, стал
сбавлять скорость, двигаясь к милицейскому уазику с поднятым капотом, возле
которого маячили три фигуры.
«Я везу девушку в больницу, – отчаянно цеплялся он за
первую пришедшую в голову мысль. – Споткнулась на лестнице, упала, не
открывает глаз, не говорит ничего… Это все же лучше, чем бежать…»
Проскочив мимо них, тут же затормозил, неторопливо вылез.
Улица была пуста, никого, кроме них. Единственный автомат праздно болтается на
плече дулом в землю, вообще-то, можно и положить их в упор…
К нему бегом направился один из троицы, в лихо заломленном
берете. Тяжелые юфтевые ботинки грохотали, как в кошмаре, остальные двое на них
даже не смотрели, и Родион приободрился, держа руку близ пояса…
– Слушай, добрось до Кировского РОВД, – с ходу
заговорил сержант. – Машина крякнула, а мне докладываться срочно, не дай
бог, кнопка у кого-то сработает…
