– Отбили у нашего народа охоту работать, – уверенно
сказал Родион. – Вот и отстаем…
– Притормозите-ка, – вдруг распорядился пассажир. –
Вот здесь.
Родион аккуратно притер машину к обочине и огляделся, но не
усмотрел ничего интересного. Они уже въехали в город, слева тянулся бесконечный
бетонный забор троллейбусного парка, справа параллельно ему стояли пятиэтажные
«хрущевки» из грязно-рыжего кирпича. Пейзаж как пейзаж, ни удивительного, ни
особо примечательного.
– Ну, и что? – спросил он недоуменно.
– Вон туда посмотрите.
– Ей-богу, ничего не усматриваю…
– То-то и оно. Я имею в виду вон ту свалку.
Родион присмотрелся. Собственно говоря, никакой свалки и не
было – так, обширное пространство меж домами и проезжей частью, густо усыпанное
зелеными осколками битых бутылок, яркими разноцветными пакетами из-под чипсов,
мороженого, вообще непонятно чего и прочим знакомым мусором.
– И дети копаются, – сказал пассажир с брезгливой
усталостью. – И собаки лапы режут, а самое главное, всем наплевать… Это
что, коммунисты вам велели срать под окнами? Или мафия? Самое страшное – вы
ведь привыкли и не замечаете… Поедемте уж.
Родион тронул машину, ощущая некую неловкость. Пожал
плечами:
– Понакидали тут… Базарчик поблизости, вот косоглазые и
гадят.
– Опять они, косоглазые… Они гадят, а вы смотрите. И
коммунистов давно уже нет… Гадят на голову только тому, кто согласен, чтобы ему
гадили. И тащат в рестораны ваших девочек, выбирая, как легко заключить, тех,
кто согласен за ужин и колготки подставлять все имеющиеся дырки. Нет?
– Интересно, какой рецепт предлагаете? – усмехнулся
Родион. – Напялить черные рубашки и дубинками махать?
– Ну к чему такая демагогия? Как выражались Ильф и Петров,
нужно не бороться за чистоту, а подметать. Поставить себя так, чтобы никакому
чужаку и в голову не пришло швырять вам мусор под окна. Ну и самим в первую
голову избавиться от привычки вышвыривать консервные банки и презервативы за
окно. Я ведь при той самой битой и руганой Советской власти изъездил весь Союз
– и нигде, знаете ли, не видел такой непринужденности в обращении с мусором,
кроме России… И ненавидят, и любят всегда за что-то, согласитесь? И как вы ни
повторяйте с рассвета до заката старые песни про Сергия Радонежского и
Суворова, прошлым не проживешь.
Родион поджал губы, ощущая некое неудобство. Следовало бы
что-то возразить, но аргументы на ум не шли – если только они были…
– Русофобия на пустом месте не возникает, – сказал
пассажир мягче. – Если хотите, нам за вас скорее обидно – когда смотрим,
как старший брат превращается неведомо во что. Ни в мышонка, ни в лягушку, ни в
неведому зверушку… Уж если ваши предки взвалили на себя обязанность быть
становым хребтом империи, потомки обязаны соответствовать.
– Попытаюсь, – хмыкнул Родион.
Осетин покосился на него, ничего не сказал, но в глазах
промелькнуло нечто неприятно царапнувшее. Словно включилось некое второе зрение
– Родион все чаще замечал на тротуарах то пошатывавшихся пьяненьких мужичков,
то кучи мусора возле киосков.
– Вообще-то, у нас во дворе такого дерьма нет, – сказал
он зачем-то. И сам понял, как по-детски прозвучало.
И ответный удар последовал мгновенно:
– А за остальные можно и не отвечать?
– Слушайте, а у вас-то есть рецепт? – спросил он,
внезапно озлившись. – Или со стороны указывать легко?
– Срезали… – улыбнулся пассажир чуть беспомощно. – Нет
у меня рецептов. У нас, как ни странно, гораздо проще – отбиться бы, когда
опять полезут. А вообще… Нужен ли рецепт, а? Разве есть рецепт для таких
случаев? Не президентский же указ издавать: «Сим повелеваю с завтрашнего дня
отучиться выбрасывать мусор на улицы, в кратчайший срок обрести национальную
гордость и стать расторопными, работящими, достойными славы великих предков…»
Ведь не сработает, согласитесь.
– Не сработает, – угрюмо подтвердил Родион.
– Уж извините, если наговорил… Стоп!
Они двигались в крайнем правом ряду, движение на Кутеванова
было, как всегда в эту пору, слабеньким, и Родион без всякого труда притерся к
тротуару, не вызвав протестующей лавины гудков. Недоумевающе завертел головой.
Пассажир уже выскочил, оставив дверцу незакрытой.
Ага, вот оно что… Автобусная остановка – обшарпанный
бетонный павильончик, сохранившийся со старых времен. Трое приземистых типов в
коже, то ли небритых неделю, то ли чернощеких от природы, обступили девушку в
синем пальто, со скрипичным футляром в руке. Нельзя сказать, чтобы картина была
для Шантарска необычная – черные не то чтобы наглели и хватали руками, но
блокировали прочно, сцепив руки, с ухмылочками и пересмешкой бросали реплики,
легко читавшиеся по губам. Толпившийся на остановке народ, человек десять,
старательно отводил глаза – кто заинтересовался небом, кто высматривал автобус.
Тут же стояла белая «японка» с распахнутыми дверцами.
Родионов пассажир что-то коротко спросил у оказавшегося к
нему ближе всех. Тот лениво, не поворачивая головы, откликнулся парой слов.
Метаморфоза была молниеносной – лицо осетина исказилось в хищном оскале, он
даже повеселел, будто оправдались его неведомые ожидания. И, гордо
выпрямившись, громко произнес несколько непонятных слов. Родион, приоткрывший
дверцу, услышал лишь конец фразы, прозвучавшей для него, как загадочное
заклинание:
– …могытхан ни траки!
Вот тут все трое кинулись на него, слаженно и яростно, будто
сработал таинственный детонатор. Девушка отлетела в сторону, чуть не упала, но
удержалась на ногах. Раздался отчаянный женский визг.
Пассажир буквально снес первого, так, что Родион и заметить
не успел удара. Нелепо взмахнув руками, нападающий покатился кубарем по мятым
сигаретным пачкам и обрывкам газет. Секундой позже к нему присоединился и
второй. Остановка забыла о созерцании небес – все с тупо-завороженными лицами
таращились на драку.
Родион выпрыгнул из машины, хоть и без особой охоты. Успел
заметить, что сшибленный первым, раскорячась, встал на корточки и потянул из
кармана что-то длинное, блеснувшее металлом.
Что-что, а драться он умел, по крайней мере, по этому поводу
не испытывал никаких комплексов и не ощущал себя слабаком… Третий чернокожаный,
похоже, с грехом пополам владел каким-то из видов рукопашной – с ним пассажиру
Родиона пришлось потруднее, оба крутились волчком вокруг невидимой оси, делая
разведочные выпады.
Точно, пика… Носком кроссовки Родион метко угодил по
запястью уже вставшего на ноги противника, увернулся от захвата, левой коротко
влепил под вздох и добавил правой в подбородок. Тот хрястнулся на задницу так
смачно, что неминуемо должен был отшибить внутренности. Из игры он безусловно
выбыл, и принимать его в расчет больше не следовало. Подхваченный веселой
яростью – будто в студенческие годы, когда «политехи» согласно бравшей исток в
неведомом прошлом традиции ходили кучками колошматить свято соблюдавших ту же
традицию курсантов из Шантарского танкового, – налетел на второго. Тот,
заверещав, шарахнулся, всем видом показывая, что не особенно и стремится к
лаврам воина. Родион удачно попал ему пинком под зад, обернулся, услышав
невыносимый дребезг стекла.
