Насчет гири на лапе понять было нетрудно – старый
тиранозавр, платя долг, брался помочь, но только в том случае, если у следствия
не отыщется улик. Что ж, улики нет ни единой. «Берлога» так и не засвечена, а
на свидетельские показания пусть Рыжая не рассчитывает – те, из автобуса, отца
родного не опознали бы, тряслись, как желе…
Супруга академика проводила его до двери, великосветски
поклонилась на прощанье, и, прежде чем захлопнулась дверь, Родион расслышал
хриплый рев из кабинета:
– Фелиция, друг мой, особый блокнотик волоките!
…Виталик получил режущий, ослепительный удар в лицо, едва
распахнул дверь подъезда. Левой Родион врезал ему под вздох, быстренько
охлопал, переправил себе в карман газовый «Вальтер». Глянув на корчившегося у
стены парня, легонько пнул под копчик:
– Встать, сука! Пошел наверх! Я тебя тащить не буду…
Из уголка разбитого рта кровь текла на бордовый галстук в
золотую искорку, Виталик таращился снизу вверх, именно так, как Родион и
предвкушал, – с животным страхом, растоптанный, смятый.
Потом перед глазами у него сверкнуло лезвие златоустовского
охотничьего ножа с рукояткой из лакированной березы – узкое, чуть выгнутое,
изящное, как изгиб волны на картинах Хокусая. Нож Родион без малейших проблем
купил на толкучке еще вчера. Вид у клинка был самый пугающий – он, скорее, был
предназначен для убийства самого опасного зверя, двуногого.
– Ну? – выдохнул Родион.
Виталик потащился наверх, беспрестанно оглядываясь на
Родиона, неотступно сопровождавшего его с ножом наготове. Не сразу попал в
скважину ключом. От сильного удара в спину полетел на пол.
Аккуратно прикрыв дверь, не теряя времени, Родион сказал:
– Соню заложил ты. Если бы за нами следили, обязательно
принялись бы в первую очередь за меня. Или за обоих вместе, когда мы приехали…
на квартиру. Но они меня нашли не сразу. Потому что Соня моего точного адреса
не знала… Она тебе позвонила, да? Телефон у тебя, я помню, с автоответчиком. И ты
им сказал ее номер…
– Да нет…
– Не ври, – сказал Родион устало. – Другого
варианта просто-напросто нет. Ясно? Его не может быть…
– Ну и сказал! – Виталик тяжело поднялся с пола,
упираясь рукой в стену. – А ты бы не сказал на моем месте? Вы мне оба кто,
папа с мамой или родные братовья? Когда суют дуло в рот… Вас кто просил ко мне
приходить? Вы ж меня подставили, идиоты…
– Кто такой этот седой? – спросил Родион, не поддаваясь
ярости.
– Он тебе не по зубам.
– Это не тебе судить, козлик, кто мне по зубам… – сказал
Родион. – Ты на него работаешь?
– Никогда я на него не работал.
– Ну, так кто он?
– Зовут его Князь. Не слышал? Деревня… Да не тряси ты
ножиком… Князь – это из-за волос. Старинная примета дворянской крови – когда
волосы уже седые, а брови еще черные. Он, конечно, не из каких не из дворян, но
так уж прозвали… Не в законе, но авторитет имеет.
– Где его искать?
– Ты что, охренел? – с неподдельным удивлением спросил
Виталик. – У него с полета одной пехоты…
– Где – мне – его – искать? – с расстановкой, сквозь
зубы спросил Родион, поднимая к лицу Виталика зеркально сверкнувшее лезвие.
– Если жизнь надоела – в кафе «Казачья ладья», часиков с
пяти вечера. Это его кафешка, она у него, как штаб. Валяй, иди, будет тебе
самая короткая русская сказка – зашел Иван-царевич в избушку к Бабе-яге, там
ему и звиздец пришел… – Виталик немного успокоился, даже попытался, морщась при
каждом касании, утереть кровь носовым платком. – Можешь на меня сослаться,
он не обидится – не ему ж тебя бояться…
Родион ударил его ножом снизу вверх, что есть силы. Лезвие
вошло легко, как в воду. Жадно глядя во все глаза, не выдергивая ножа, Родион
стоял с ним лицом к лицу, пытаясь не столько увидеть, сколько ощутить уход.
Виталик дернулся, лицо на миг странно исказилось и тут же
стало застывше-спокойным, руки бессильно упали, и он обязательно повалился бы,
не поддержи его Родион. Еще миг, еще… В широко раскрытых глазах наконец
мелькнуло что-то долгожданное – словно гасла искра, словно прозрачное облачко
прошло перед солнцем, словно замутилось стекло.
И тут же все кончилось, Родион так и не обрел желаемого.
Перед ним белело нелепое лицо с остановившимся, уже мертвым взглядом,
приоткрытым ртом. Досадливо отстранившись, он позволил трупу обрушиться на пол,
тщательно обтер платком рукоятку и вышел.
Глава 34
Как ходят в кафе в Шантарске
На сей раз Дашенька Шевчук, рыжеволосая стерва, гений сыска,
была сама деликатность, так и просилась на многокрасочный плакат с подходящим
случаю названием типа «Милиция – ваш друг и защитник». Она, правда, явилась в
штатском, как и все, кто с ней нагрянул, числом полдюжины, но была в довольно
строгом темно-синем костюме, с консервативной юбкой, достигавшей колен. И за
все три часа, что шел обыск, ни разу не закурила – хотя, видно было по глазам,
чертовски ей этого хотелось. К Родиону обращалась исключительно на «вы», по
имени-отчеству либо «гражданин Раскатников» – лишенным малейшей иронии ровным
голосом.
Остальные с ним практически не общались – сноровисто делали
свое дело, проворные, как фокусники. Родион плохо представлял себе их обычную
практику, но сразу заподозрил, что в его отношении приняты некие
экстраординарные меры:
у высокого очкастого типа в сером костюме с собой оказалось
аж четыре сложных прибора, которыми он прямо-таки вынюхал и квартиру, и гараж,
и подвал. Безрезультатно, конечно – Родион не держал дома ничегошеньки из
второй жизни. Да и «берлога» (на которую они пока что не вышли) была чиста, все
лежало в подвале, протертое смоченными в спирте и ружейном масле тряпками со
старательностью английского дворецкого, навострившегося обращаться со столовым
серебром. Вдобавок, прежде чем завалить железяками, он посыпал землю смесью
табака с перцем, подстраховавшись и от металлоискателей, и от служебных собак.
В качестве понятых они притащили соседей из квартиры
напротив – тишайшую пару пенсионеров, некогда преподававших в университете.
Родиона они знали с младенчества, и их физиономии до самого конца обыска не
утратили оторопелости. Родион же чувствовал себя прекрасно. Для начала он
громко сообщил двум божьим одуванчикам, что им выпала редкая честь
присутствовать при возрождении бериевских традиций отдельными чересчур прыткими
карьеристами – и при этом столь многозначительно поглядывал на Дашу, что старички,
воспитанные на обычной интеллигентской жвачке из Солженицына и тому подобных,
очень скоро стали коситься на Дашу с нескрываемым осуждением, громко заявляя
при каждом удобном случае, что помнят Родиона с пеленок, нисколечко не
сомневаются в его порядочности и, когда их освободят от этой тягостной
обязанности, немедленно сочинят письмо прокурору города, а также Сергею
Ковалеву (кривозащитнику) и Бутросу Гали. «И ведь сочинят, мышки», –
весело думал Родион, пуская дым в сторону Даши. Дашу отношение старичков
задевало ужасно, но она держалась изо всех сил.
