Обогнув мусорные контейнеры, он подошел к невысокой бетонной
приступочке – четыре ступеньки без перил – поднялся к черному ходу.
Зажмурившись на миг, прошептал, обращаясь к тем, кто хранил его последние дни:
– Выручайте, мои хорошие… Насчет души мы подумаем…
И решительно потянул дверь на себя. Незаперта. Короткий
темноватый коридорчик, загибающийся влево. Шаг. Шаг. Шаг. За поворотом –
широкий проем справа, оттуда пахнуло жаром и вкусными запахами. Небольшая
кухня. Видны две жирные спины, обтянутые белыми халатами, уголок плиты. Родион
прошел мимо, словно бывал здесь сто раз.
Коридорчик вновь поворачивает, на сей раз вправо. Родион на
ходу расстегнул пальто. Опустил руку в карман. Навстречу кто-то шел – из-за
угла упала тень. Он не замедлил шага.
Кирочку он узнал мгновенно – несмотря на коротенькое черное
платье, обильный макияж. С ходу, едва она инстинктивно замерла, расширив глаза,
ударил ее рукояткой пистолета в переносицу. Ударившись спиной о стену, она
осела с залитым кровью лицом, длинно, тяжело всхлипнув.
Он звонко вогнал магазин, передернул затвор, снял автомат с
ремня и перекинул в левую руку. Никакой охраны на пути – видимо, Князь
чувствовал себя в безопасности.
Зальчик открылся перед ним неожиданно – Родион даже
отпрянул. Все здесь было словно бы кукольное – дюжина столиков вдоль стен,
крохотная эстрада, стойка бара, где одновременно могли примоститься человека
три, не больше. Уютно, надо признать. Хорошо, должно быть, посиживать здесь,
будучи хозяином и владыкой…
Столики пусты, кроме одного – за ним и сидел Князь в
компании двух незнакомых, при галстуках, и тупорылого охранничка, не того, что
сидел в «девятке», незнакомого. Сразу было видно, что это именно охранник –
очень уж он не гармонировал с тремя господами в хороших костюмах, с
умно-решительными лицами.
За стойкой помещался толстощекий парень в белой рубашке и
красной «киске» в белый горошек. Его тоже следовало сосчитать, чересчур
широкоплеч и серьезен для простого бармена…
Родион, мало того, что служил в армии, достаточно поболтался
на сборах, чтобы запомнить нехитрую истину: «В комнату врываются вдвоем –
впереди граната, а ты за ней…»
Чека упала на пол с будничным негромким стуком. Сделав шаг
вперед, он громко окликнул:
– Князь, смерть пришла!
И, убедившись, что его успели увидеть и узнать, широко
размахнулся, метнул гранату по всем правилам, отпрянул за угол.
Взрыв прозвучал оглушительно, вылетело высокое стекло,
обрушиваясь звенящим водопадом, по стенам словно хлестнули десятки кнутов со
вплетенными в них свинчатками, с отчаянным дребезгом осыпались неисчислимые
висюльки люстры…
Родион прыжком влетел в зал, ставший неузнаваемым – среднее
из трех стекол выбито начисто, люстру смахнуло, разбито зеркало над стойкой, а
чудом уцелевшие длинные, кривые почему-то осколки густо заляпаны темно-алым –
ага, бармену угодил в лоб шальной квадратик «лимонки», вон он сидит, припав к
стене тем, что осталось от головы…
Навстречу бабахнул пистолетный выстрел. Управляемый чужой
волей, делавшей невероятно проворным и вертким, Родион без труда уклонился,
расставив ноги, полоснул длинной очередью по единственному, кто ухитрился
уцелеть. И тот, выронив длинный пистолет, скорчившись, опустился на пол. Стол
из светлого дерева, за которым они все четверо сидели, был покорежен и
полуразбит. Резко повернувшись, так что полы плаща разметались нетопырьими
крыльями, Родион несуетливо, метко принялся палить по трем распластавшимся
фигурам. Две еще дергались, пытаясь встать – и замерли окончательно, потерявшие
сходство с людьми из-за копоти и висевшей лохмотьями одежды…
Шевеление слева. Он развернулся в ту сторону как раз
вовремя, чтобы поймать на мушку рослого детину в белой куртке, ошалело
выскочившего откуда-то из-за эстрады. Потянул спуск. Детина повалился ничком,
так и не успев вытащить из-под мышки пистолет. На улице слышался визг тормозов
и крики.
Держа автомат на изготовку, Родион бросился прочь – уже
знакомым коридорчиком. Две грузных поварихи, выскочившие ему навстречу, сами
наскочили на короткую очередь. Они падали мучительно долго, и пришлось ждать,
пока упадут – закупоривали проход расплывшимися фигурами, как пробки.
Кирочка за это время успела немного прийти в себя – она,
цепляясь за стену, пыталась добраться до входной двери… Родион, осклабясь,
вогнал ей в спину скупую очередь – в свое время мужской лихости ради научился
опустошать магазин короткими очередями в два-три патрона. Сэкономил даже –
Кирочка уже застыла на полу, а затвор все еще оставался на боевом взводе,
значит, были в магазине патрончики…
Вот только автомат ему совершенно ни к чему теперь. Опасно
держать в машине далее, да и патронов там осталось всего ничего… Родион швырнул
его на пол рядом с Кирочкой, не спеша снял пальто, сбросил широкий ремень.
Вышел на улицу, торопливо сдирая и пряча в карман резиновые
перчатки. Главное было, как всегда, – не бежать. На балконах и в окнах
любопытных что-то не видно – знают, наверное, что за соседи им достались, не
торопятся высовываться…
Спокойным шагом он добрался до машины. Выехав на улицу, повернул
направо, чтобы проехать мимо парадного входа в кафе как ни в чем не бывало. Там
уже толпилась изрядная толпа зевак, а вот милиции пока что не было…
Глава 35
Избавление
Уже привычно пригибая голову, чтобы не треснуться темечком о
бетонный выступ, Родион спустился в подвал, светя под ноги фонариком, повернул
налево. При каждом движении луча во мрак отпрыгивали какие-то черные, длинные,
проворные создания, исчезали, слившись с сырой темнотой, и тут же новые на миг
возникали на границе мрака и света, на зыбком рубеже меж явью и нереальностью,
колыхались в такт с пульсирующим под черепом упругим комком. Неразличимые
шепотки смыкались вокруг, рассыпаясь острыми шорохами и мягким топотком
крохотных лапок. Кто-то неотступно сопровождал его шаг в шаг, оставаясь
недосягаемым для взгляда, кто-то провел по лицу невесомым, мохнатым, мягким.
Волнами накатывали запахи, чересчур быстро сменяя друг друга, чтобы их можно
было распознать, звон в голове стал неотъемлемой ее частью…
Поставив фонарь в стороне рефлектором вверх, присел на
корточки, стал швырять железяки в угол, вызывая обиженное шуршанье
разбегавшихся невидимок, быстрые сумбурные шепотки, замыкавшие его в шипящее
полукольцо. Создания с рубежа нереальности шмыгали у ног, подвал, словно темной
водой, был залит под потолок шуршаньем, скрежетом коготков, шебуршеньем тех, не
к ночи будь помянутых, – но страха не было, хоть и пробивалось временами
змеиное шелестенье старика: «Джехеннем…»
– Ничего, ребята, ничего, – бормотал он, разбрасывая
лязгающие железки. – Прорвемся, это для них джехеннем, пусть они и
пужаются…
Сумбурчики ответили одобрительным лопотаньем, сжимая кольцо.
За спиной высился кто-то тихий, неподвижный, громадный, свой, благосклонно
взирающий, вот только стылым холодом от него веяло так, что кожа на затылке
неприятно стянулась. И Родион недовольно пробормотал, отмахиваясь локтем:
