– Не стой над душой, а то перекрещу…
Потом он услышал, как рядом, за тонкой кирпичной
перегородкой, вполне дружелюбно беседуют, смеясь, Лика и Соня, мельком порадовался,
что у них все наладилось, успели и познакомиться, и помириться, но время
поджимало, и он не стал отвлекаться, вмешиваться в разговор своих женщин,
разбрасывал хлам, скрывавший тайник, – а там женские голоса отдалились,
растворились в царапаньи и шуршаньи крохотного народца.
– Думаете, я не знаю, кто вы? – широко усмехнувшись,
спросил Родион. – Зна-аю… Ну и живите…
В два счета сковырнув стамеской фальшивые днища канистр,
высыпал пачки денег на плотно убитую землю под ногами, стал аккуратно поднимать
по одной, отряхивать от пыли, укладывать в принесенную с собой объемистую
сумку, кирпичик к кирпичику, словно каменщик, трудолюбиво возводивший стену меж
прошлым и будущим. Сам подивился, как много набралось, сколько было добыто
трудами в поте лица. Уложил сверху мешочки с драгоценностями и золотыми
червонцами. Раскрыл паспорт на страничке с фотографией. В самом деле, много
общего, для кассиров и проводниц сойдет. Гражданин Капитоненко Виктор
Трофимович собрался домой, в направлении Вятки, мы люди не особенно сложные,
кто-то спешит по направлению к Свану, ну, а мы – в сторону Вятки… Вятские –
ребята хватские, семеро одного не боятся, если он побитый и связанный… Так,
кажется, звучала поговорка. А Родиона Петровича Раскатникова больше нет. Был,
да весь вышел.
Сумбурчики одобрительно перешептывались. Чтобы сделать им
приятное за моральную поддержку, Родион звучно продекламировал Киплинга, «О
пропавших без вести»:
– …и снова можно будет жизнь начать,
Когда тебя заочно погребут.
Мы снова сможем девочек любить,
Могилы наши зарастут травой,
А траурные марши, так и быть,
Наш старый грех покроют с головой…
Благодарные слушатели ответили бурными аплодисментами,
глуховатыми, ватными рукоплесканиями, сливавшимися с биением упругого шара под
черепом. Бережно спрятав паспорт во внутренний карман куртки, Родион застегнул
его на пластмассовую пуговицу. До Екатеринбурга как-нибудь доберется. А там
можно и поговорить по душам с Петровичем. За время робингудовских приключений и
общения с Соней узнал много нового о теневой стороне жизни. Даже если Петрович
струхнет, новый паспорт можно раздобыть самому. Какой угодно, хоть на имя
Джумагельды Ивановича Цукермана. Есть еще ближнее зарубежье, знакомые в Минске,
Риге, Харькове, есть места, где прошедший неплохую школу выживания бывший
интеллигент сможет приложить к делу и жизненный опыт, и деньги, а то и
инженерную смекалку…
Повесил на пояс кобуру с «Зауэром», сунул в боковой карман
запасную обойму, не раздумывая, ввинтил запал в единственную оставшуюся
гранату, проверил большим пальцем, надежно ли отогнуты усики. Округлая тяжесть
гранаты приятно оттянула тонкую ткань кармана. Тщательно застегнув сумку,
оказавшуюся вовсе не тяжелой, Родион встал. Для вящей безопасности нужно будет
сесть на электричку, там не нужно предъявлять паспорт. Доехать до Аннинска,
оказавшись за границами Шантарской губернии, а там пересесть на поезд дальнего
следования. Рыжая стерва в майорских погонах, кавалерственная дама
[11]
,
пусть испытывает свои пинкертоновские таланты на ком-нибудь другом. Окажись у
нее мало-мальски весомые козыри, давно вцепилась бы в пятки, тут не спасло бы и
заступничество академика. Значит, доказательств нет никаких, не зря же во время
обыска вид у нее был, как у норовистой лошадки, тщетно пытавшейся выплюнуть
удила…
Аккуратность – прежде всего. Поднявшись в квартиру, он
тщательно побрился в ванной, краешком глаза то и дело улавливая шевеленье
сумбурчиков в темных уголках. Попрыскал мужским лосьоном-спреем на горячую,
словно бы воспаленную кожу.
Безупречно одетые, чисто выбритые и причесанные люди в глаза
милиции, как правило, не бросаются. Следовало бы сбрить бородку, но тогда
паспорт вятича будет бесполезен.
Он надевал свежую рубашку, когда зазвонил телефон. Приставив
палец ко лбу, Родион долго, задумчиво созерцал аппарат, пытаясь вспомнить, для
чего эта штука предназначена. Сообразив наконец, что следует делать, снял
трубку и сказал без выражения:
– Алло.
– Старик, ты? Вадик говорит.
– Какой Вадик? – искренне удивился Родион, успевший уже
начисто забыть о прошлой жизни, о тех, кто не имел ничего общего с Робин Гудом.
– Родька, ты даешь… С утра похмеляешься?
– Ах да… – вспомнил он. – Извини, я тут замотался
вконец… Вадик, да… Как дела?
– Да возвращаюсь завтра утречком, ты не в претензии?
– Конечно, нет.
– Родька, тогда подчисть там все, лады? Я знаю, ты и так
аккуратист, да мало ли какая мелочевка после таких вакаций остается… Я с
будущей супругой в эту хату войду, усек?
– Ага, – сказал Родион. – Не волнуйся, старик, я
все ненужное уже вынес… вывез… – Его прошиб сухой, трескучий смех. – Все
ненужное… И сам, можно сказать, выезжаю…
Он чисто машинально бросил взгляд на телефон – и оцепенел.
Угловатые красные цифирки высветили шестизначный номер. То
есть – шантарский, городской. Все телефоны «Шантарского Загорья»,
расположенного в четырех часах езды от Шантарска, были четырехзначные.
Вадик что-то талдычил в трубку – теперь-то Родион понял, что
голос у старого приятеля был странный… И сбросил аппарат со стола. Из глаз едва
не брызнули слезы – это было неправильно. Они не имели права вставать на пути в
новую жизнь…
Значит, добрались до Вадика. И до «берлоги». Никакой ошибки.
Вадик не стал бы делать совершенно ненужную остановку на полпути из курорта к
дому…
Голова работала ясно и четко. Прокравшись к двери, он снял
«Зауэр» с предохранителя, наложил цепочку, взявшись за ручку, стал открывать
дверь от себя…
Ее рванули снаружи с необычайной силой, цепочка скрежетнула,
но не подвела… Наугад выстрелив в образовавшуюся щель – и с радостью услышав
вскрик боли, еще какой-то шум – Родион дернул дверь на себя. Щелкнул замок.
Захлопнул вторую, сейфовую, и четыре ригеля моментально вошли в гнезда.
Со стальной, сейфовой, они повозятся. Вадик поставил ее не
из-за воров – после того, как муженек одной из его бесчисленных симпатий, мужик
габаритный, снес с петель старую дверь, и дело кончилось хорошей дракой…
Осторожно подкрался к окну, отодвинул штору. На крыше
девятиэтажки напротив над невысоконьким кирпичным парапетом маячили стволы и
зеленые круглые каски. Родион дважды выстрелил навскидку прямо сквозь стекло –
не попал, успел заметить, но головы и стволы шустренько исчезли за парапетом…
И тут же, разнося вдребезги оконное стекло, по комнате
справа налево прошла длинная автоматная очередь, Родион едва успел отпрянуть за
бетонный пристеночек. Он оказался зажатым в углу, а очередь безостановочно
хлестала по стене, с грохотом расшвыривая книги, брызнули осколками фарфоровые
безделушки, портрет корифея мировой науки выглядел теперь так, словно над ним
потрудилась орда чернорубашечников, жаждавшая отомстить за создание
жидомасонской теории относительности, изначально предназначавшейся для
затуманивания мозгов доверчивого русского народа.
