Родион испытал какое-то противоестественное любопытство,
пытаясь угадать, в чем тут сюрприз. И, когда на лестничной площадке упруго
громыхнул взрыв, он испытал скорее радость от того, что угадал правильно – пока
автоматчик зажимал его в углу, внешнюю дверь подорвали. Пресловутый «Ключ» или
«Импульс» – он не так давно приобрел изданную в Шантарске пухлую «Азбуку
милиционера» и старательно изучил длинный список спецсредств…
Ну и ладненько. Со второй дверью придется повозиться не на
шутку, американцы ее сделали не для того, чтобы вылетела от паршивенького
подрывного заряда… Воспользовавшись тем, что автомат умолк, рухнул на пол и
пополз к сумке. В разбитое окно врывался ветерок, шума на улице, вот странно,
не было – наверное, оцепили там все…
Даша, сука… Недооценил. Использовала единственную
возможность взять его с поличным. Это называется – приехали… Он понимал, что
провалился, что выхода нет, но в душе клокотал ликующий азарт – все-таки он
водил их за нос достаточно долго…
Рядом с его головой в пол звучно ударила пуля – оживились
снайперы на крыше. Поздно, он уже успел втащить сумку за ремень в кухню, сам
заполз туда, по-пластунски подобрался к подоконнику, в мертвую зону. Его
перемещение не осталось незамеченным – вновь, длинными очередями, заработал
автомат, кроша стекла кухонного окна, аккуратная кухонька во мгновение ока
обрела насквозь сюрреалистический вид – глубокие выбоины на стене, посуда с
подвесной полочки валяется на полу в виде разноцветного крошева осколков и
осколочков…
А потом? Соскользнут по тросам с верхних этажей, забросают
ослепляющими гранатами, рано или поздно подорвут и вторую дверь…
Его прижали плотно. Не высунешься, а о прицельных выстрелах
и думать нечего. Так и придется валяться, пока не войдут… Мысль эта была
нестерпимой, за ней длинным шлейфом тянулись вовсе уж унизительные картины:
бетонные казенные коридоры, камеры, допросы, суд… Вышка. Не стоит обольщаться –
даже если докажут только половину исполненных им преступлений, этого хватит…
Слева, под черепом, все сильнее чувствовалось незнакомое
неудобство – пульсирующий шар вел себя как-то иначе, как никогда прежде. И
Родион содрогнулся, осознав, что где-то на дальних подступах крохотной искоркой
тлеет страх…
Почему его не схватили, когда шел в кафе? Не знали, что он
собирается делать, в самом деле не следили? Или то, что он в «Казачьей ладье»,
Рыжую вполне устраивало?
На улице раздался жестяной, неестественно мощный голос:
– Внимание, Раскатников! Выбросьте оружие в окно и выходите
на балкон с поднятыми руками! Гарантируем непредвзятое разбирательство вашего
дела!
Надо же, на что вздумали купить… Родион осклабился, сжавшись
в комочек под окном.
– Внимание, Раскатников! – надрывался мегафон. – У
вас нет ни единого шанса, бросьте оружие и выходите!
– Сейчас брошу, – сказал он сквозь зубы.
Не сдвигаясь с места, неестественно выгнув руку за спину,
ухватил стоявшую под столом бутылку с ацетоном. Вырвал пробку, вылил содержимое
в сумку, чиркнул зажигалкой. Взметнулось бледное пламя, пахнуло жаром, ногой он
отшвырнул сумку на середину кухни. Занялось на совесть, горели доллары и рубли,
в братском единении пылали президенты и «голый на телеге». Чтобы никто не
попользовался кровным, трудами нажитым…
Но страх креп. Как сквозь пелену, до него понемногу начинало
доходить, что это – всерьез. Что его поймали. Что он никогда уже не сможет
вернуться домой, ходить по улицам, спать с женщинами, есть вкусное…
Мегафон возобновил свои казенные увещевания. Родион не
слушал – он пытался понять, что крылось за услышанными позавчера словами
мертвой Лики: «Восемнадцатый день…» Почему-то сейчас именно это было самым
важным.
Клубы грязно-серого дыма от горящих денег вытягивало
ветерком в разбитое окно. Новых взрывов на площадке пока что не последовало.
Родион, передвигаясь по-крабьи – боком, на четвереньках, – подобрался к
кухонной двери, чтобы осмотреться оттуда со всей возможной осторожностью…
Тупой удар в левую сторону живота швырнул его на пол, едва
Родион стал распрямляться. Выстрела не было слышно. Родион пребольно ударился
головой, перед глазами взорвались огромные искры, плечо онемело. Под черепом
что-то беззвучно лопнуло, словно бы обдав его с внутренней стороны ливнем
нестерпимо горячих капель. В голове образовалась странная пустота. И все же он
сообразил, что следует вернуться к окну…
Пополз ногами вперед – «как покойника несут», мелькнуло в
сознании – упираясь локтями. Перевалившись на бок в непростреливаемой зоне,
рванул левой рукой рубашку на животе. Не было ни крови, ни боли – наискось от
пупка зияла аккуратненькая дырочка с припухшими чуточку темно-бордовыми краями.
Глубоко вдохнул несколько раз – нет, ни малейшей боли…
Сумка догорела, превратившись в бесформенный ком цвета
сигаретного пепла. От него поднимались многочисленные струйки дыма, тянуло
горелой синтетикой, жженой бумагой. И рубли, и доллары пахли, сгорая, в
точности как старые газеты…
А боль все не приходила. Он лежал, ошеломленно разглядывая
живот, вздымавшийся и опадавший в такт тяжкому, свистящему дыханию. Голова
казалась пустой внутри.
Стало удивительно легко, спокойно, безопасно. Разгоравшийся
на дальних подступах страх незаметно погас. Родион вытащил из нагрудного
кармана куртки сигареты, сделал первую затяжку, лежа навзничь, улыбаясь в
потолок.
Разгадка пришла неожиданно – и следом за ней вернулась былая
ясность мышления.
Ничего этого не было.
Ничего.
Все события, разговоры, несообразности и странности легко
укладывались в эту гипотезу, как патроны в обойму И в первую очередь –
белоснежный кошмар.
Не было ни осадившей его убежище милиции, ни раны в живот.
Не было добычи, ограблений и налетов. Вполне возможно, Соня, как и ее смерть,
существовали только в его бредовом сне.
На определенном отрезке пути его жизнь раздвоилась на бред и
реальность. Не исключено, Ирину он в самом деле вез домой, а пистолет и вправду
обронил в машине ее вдребезину пьяный муженек. Но после удара головой о стойку
дверцы он не доехал до «Поля чудес» и никакого киргиза, соответственно, не
грабил. Никого он не грабил и не убивал. Он долгие недели лежал в белоснежной
больничной палате, не в силах пошевелиться, говорить, мыслить. Бредовые видения
завладели его сознанием и подменили собой реальную жизнь, убедили его, что лишь
они и являются жизнью…
В самом деле, разве возможно было столько времени грабить и
убивать, не попавшись? Разве возможно было нагромоздить столько преступлений и
зверств? Родион Раскатников никак не мог этого сделать в жизни. Он лежал в
коме, без сознания, разбив голову, беспомощный, как спеленутый младенец.
Временами реальность прорывалась в кошмары, но сама представлялась кошмаром в
том мире иллюзий, где он блуждал… восемнадцатый день?
