Он понимал Калигулу. Вдруг осознал, что такое власть над
чужой жизнью. Они были правы, поглощенные вечностью императоры: люди делятся на
стадо и на тех, у кого хватало силы подняться над толпой…
Зародившееся у него решение окрепло. И уже не казалось
блажью. В конце концов, он ничуть не представал извращенцем или моральным
уродом: там, где воруют все, там, где в хаосе первобытного капитализма не
осталось ничего запретного или аморального, нельзя упрекать человека, если ему
вдруг захотелось урвать малую толику для себя. Даже не алчности ради, а затем,
чтобы доказать, что он мужчина, не жалкий приживальщик при барыне, нечто
среднее меж альфонсом и подкаблучником. Случайно оброненный в машине пистолет –
это знамение судьбы. Главное, он не собирался отнимать что-то у тех, кто и сам
еле сводит концы с концами. Во все времена хватало ему подобных, нелишне
вспомнить, что иных пиратов вешали на рее, а иные становились лордами и
губернаторами…
Чуть позже в жизнеописании Тиберия ему попались
замечательные строчки: «Быть может, его толкнуло на это отвращение к жене,
которую он не мог ни обвинить, ни отвергнуть, но не мог и больше терпеть…»
Пожалуй, это тоже было знамением. Правда, речь шла как раз о противоположном, о
решении Тиберия отойти от дел и удалиться из Рима, однако такие мелочи не
следовало принимать в расчет…
Не питая особенной любви к детективам – как к книгам, так и
фильмам, – он все же кое-что слышал в жизни. И случайная встреча с тем
бандитом не открыла, в общем, Америки.
Главное – не попасться. А там – ищи ветра в поле. Он не
принадлежал к кругам, которыми вдумчиво интересуется милиция, – это плюс.
Насколько помнится, всевозможные воры-разбойнички во все времена проваливались
как раз на том, что начинали спускать денежки по кабакам, развязывая спьяну
языки. Что ж, он и до этого не питал особенной любви к кабакам и язык по пьянке
не особенно и распускал…
И вообще, следует знать меру. Помнить, что жадность фраера
сгубила. Взять энную сумму – и завязать. Пусть ищут до скончания времен. Надо
еще прикинуть, как легализовать деньги…
«А что тут особенно думать?» – радостно встрепенулся он,
увидев притормозившую у подъезда белую «Оку», из которой вышла девушка в
кожаной куртке. Вот и очередное знамение, судьба к нему определенно
благосклонна…
Глава 9
Родственница
Вслед за ней из крохотной машинки выскочил маленький белый
бультерьер, заплясал на поводке. Девушка задрала голову, Родион помахал ей
рукой, и она, махнув в ответ, быстро направилась в подъезд.
Родион направился отпирать дверь. Из своей комнаты выглянула
Зоя:
– Пришел кто-то?
– Тетя твоя приехала, – сказал он весело.
Зоя особенной радости не выказала – впрочем, и
неудовольствия тоже, относилась к молодой тетушке довольно равнодушно. Иногда
Родион подозревал, что она незаметно переняла точку зрения Лики, всегда
поглядывавшей на младшую сестренку свысока, а уж после своих ошеломительных
успехов на ниве частного бизнеса – особенно. Словно Рокфеллер, проходящий мимо
владельца крохотной лавчонки.
Родион, наоборот, относился к Маришке со всем расположением
– и потому, что она очень была похожа на Лику в юности, и оттого, что никакого
комплекса неполноценности перед ней не испытывал. Хотя она с головой увязла в
частном бизнесе, головокружительных успехов не добилась и особых капиталов не
сколотила – года три помотавшись за шмотками в Польшу и Турцию, стала хозяйкой
нескольких книжных лотков, двух киосков и арендованного в книжном магазине
«Просвещение» уголка – круто, конечно, для двадцати пяти годочков, но никак не
сравнить с мадам Раскатниковой, третьим человеком в крупной фирме, которую пару
раз поминала даже столичная программа «Время» (фирму, конечно, а не мадам, но
единожды на экране мелькнула и взятая крупным планом Лика).
Родион распахнул дверь. Бультерьер, вырвав из рук Маришки
тонкий плетеный поводок, помчался мимо него и исчез в глубине квартиры.
– Это он кошку ищет, – сказала Маришка
безмятежно. – Разберется сейчас, что нет тут кошек, знакомиться прибежит…
Кошек давит так, что смотреть залюбуешься, двух уже придушил, соседи на меня
зверем смотрят… Четыре месяца обормоту, а на звонки уже лает. Макс! Ко мне!
Макс и ухом не повел, слышно было, как он носится по
комнатам, царапая когтями паркет.
– Проходи, – сказал Родион, снимая с нее куртку. –
Приехала приобретением похвастаться?
– А как же. Сестричка дома?
– Увезли сестричку, деловой мир без нее рухнет. «Чейз
Манхеттен бэнк» на прямом проводе, надо полагать…
– Да уж, да уж, мы нынче загадочные… – сказала Маришка,
порылась в карманах. – Племяшка, шоколадку хочешь?
Зоя взяла плитку, вежливо поблагодарила и удалилась к себе в
комнату. Прибежал Макс, начал радостно прыгать на Родиона, крутя
хвостом-саблей. Головенка была акулья, страшноватая, но держался песик вполне
мирно.
Родион тем не менее немного отодвинулся:
– Я слышал, они жрут всех и все, что движется…
– Глупости, – авторитетно сказала Маришка. – Это
как воспитать. И на кого натаскать. Вот схвати меня, посмотришь, как он
защищать кинется…
– Нет уж, – сказал Родион, косясь на красноглазое
создание. – Еще отхватит что-нибудь, зверь нерусский… Я как раз кофе
сварганил, будешь?
– Ну давай чашечку…
Родион отнес черный расписной поднос в свою комнату, и они
уселись у стола. Красноглазый Макс, сделав попытку нахально стащить с подноса
печенье и получив от Маришки по шее, обиженно убрался в угол и залег там на
боку, вытянув лапы.
– Как жизнь?
– Да нормально, в общем. Болтают, завод останавливать
собираются…
– А я тоже слышала. Что делать будешь?
– Да есть варианты… – сказал он туманно.
Маришка сидела, закинув ногу на ногу, и мелкими глоточками
прихлебывала горячий кофе. Юбка, как нынче и положено, была чисто
символическая, но у него после случившегося в ванной ничто и не ворохнулось в
душе. Хотя, в общем, к Маришке он всегда относился с симпатией, чувствуя некую
близость. К Лике, что там о ней ни думай и как ни относись, все же подходило
определение «леди», а Маришка с ее ларечками и лотками смотрелась скорее
разбитной молодой фермершей, бодро шлепавшей по грязи со снопом сена на вилах и
без аристократической брезгливости готовой прибежать на свидание на сеновал к
молодому соседу, не знающему, в какой руке полагается держать вилку. Была в
чем-то своя.
– Замуж не собираешься? – спросил он самым
легкомысленным тоном.
– За кого? – Она сделала легкую гримаску. – Кто
старую-то ларечницу возьмет?
– Ну, не прибедняйся…
– Какое там замуж, за день так накувыркаешься, что и к
любовнику не тянет. Позавчера замоталась, свернула на Горького, навстречу
одностороннему, пока спохватилась, метров полсотни проехала, хорошо еще, джентльмены
попались, не протаранил никто. Но нагуделись…
