– А домой не пора? – спросил Родион, едва сдерживаясь,
чтобы не выкинуть обоих из машины.
– И правда, пора, – озабоченно подала голос
Юлька. – Капитан, у тебя носовой платок есть? Подтереть тут…
Родион, пошарив по карманам, сунул назад платок, не
оборачиваясь. Сказал:
– Выкинь потом.
И, не дожидаясь ценных указаний, медленно тронул машину.
«Единичка» была ровесницей этой беспутной Юлечки, даже,
пожалуй, на несколько месяцев постарше – но все еще тянула, хоть и проржавела
насквозь. Починка и уход – это у него, без лишнего хвастовства, неплохо
получалось, если повезет, можно проездить еще пару лет…
Оказывается, разгульные малолетние любовнички жили в одном
доме. Родион лишний раз убедился, что «женщина» – понятие, от возраста не
зависящее. Велев ему остановиться в отдалении от подъезда, соплюшка старательно
подмазалась, привела себя в порядок, попросила зажечь свет, полюбовалась на
себя в зеркальце:
– Ну как, капитан, насчет невинности?
– Сойдешь, – бросил он неприязненно.
И в самом деле, теперь она выглядела совершенно невинной и
благонравной школьницей – в старые времена, повязав алый пионерский галстучек,
ее вполне можно было выпускать с букетом цветов на трибуну очередного съезда.
– То-то, – сказала она удовлетворенно, звонко шлепнула
по рукам кавалера. – Убери лапы, я уже в образе… Пошли? Только если в
подъезде лапать полезешь – коленкой по яйцам врежу, сразу предупреждаю. Что
мне, опять красоту наводить? Пока, драйвер!
Они вывалились из машины, пересмеиваясь и похохатывая, пошли
к подъезду. Родион, вытащив из бардачка тряпку, распахнув все дверцы, принялся
яростно драить заднее сиденье, брезгливо передернувшись всем телом, когда
мякотью большого пальца въехал в липкое пятно. Закурил и долго стоял на ветру,
чтобы машина проветрилась как следует. Машинально прикинул: двадцать с грузина,
десятка с девушки в кожанке, двести пятьдесят от загулявшего сопляка, минус
полсотни гаишнику… Совсем неплохо.
От запаха так и не удалось избавиться, и он до половины приспустил
стекло со своей стороны, прибавил газу Ехал по длинной, неосвещенной трассе,
ведущей из микрорайона Полярного к центру, где гаишники появлялись только в
светлое время, так что можно было и поднажать.
Человека, шагнувшего на асфальт от бетонной коробочки
автобусной остановки, он заметил издали. Сбавил скорость, зорко вглядываясь.
Нет, один-одинешенек, никого рядом нет, и никто не прячется за остановкой…
Место было не то чтобы криминогенное, но крайне специфическое: метрах в
пятистах отсюда, в поле, стояли три семиэтажки – бывшие общежития его родного
«Шантармаша», с полгода назад переданные на баланс городу. И городские власти,
по слезной просьбе УВД стремясь разгрузить переполненные колонии, где уже не
раз случались бунты, передали дома под новую зону общего режима.
Родион, притормаживая, опустил руку в левый карман куртки и
стиснул газовый баллончик. Защита была слабенькая, но все же спасла однажды,
когда тот сопляк попытался накинуть ему на шею петлю из куска телефонного
кабеля…
Мужчина, подняв с асфальта небольшую сумку, неторопливо
направился к правой передней дверце. Еще издали, осклабясь, крикнул:
– Да не верти ты башкой, братила, один я тут! –
приоткрыв дверцу, просунул голову в маленькой черной кепке: – До жэдэ вокзала
забросишь?
– Садись, – мотнул головой Родион.
Нежданный пассажир неторопливо устроился рядом с ним, кинул
сумку на заднее сиденье. Родион покосился на него – коротко стриженный, худое
лицо со втянутыми щеками, скуластое и меченное некоей инакостью, одет
неожиданно прилично: и джинсы не из дешевых, и куртка гораздо лучше, хотя и у
Родиона не из дешевых, Ликин подарок на день рожденья…
Машина тронулась. Чернявый шумно повел носом:
– Благоухание. Тебе что, какая-то чмара натурой
платила? – Он даже причмокнул: – Ой, приятный запашок…
– Да сели тут… – сказал Родион. – Влюбленные без хаты.
– Ага, понятно. А ты, значит, доцент, сеанец ловил?
– Я не доцент…
– Без разницы, – отмахнулся чернявый, закурил. –
Главное, из тебя интеллигент маячит, что милицейская мигалка во мраке… От
безденежья подался в кучера, а?
– Да вообще-то… – сказал Родион нейтральным тоном. – А
вы, значит, оттуда?
– А как ты угадал, доцент? – деланно удивился
чернявый. – Ты не бойся, не буду я тебя резать и грабить, не тот ты
карасик, а если присмотреться, и вовсе не карасик…
– За что чалился? – спросил Родион.
– Ого, какие ты слова выучил… За скверные спортивные
результаты, доцент, скажу тебе, как на исповеди. Все, понимаешь ли, успели
разбежаться, а я не разбежался, вот мне судейская коллегия за последнее место в
беге и влепила от всей своей сучьей души… Такие пироги. – Он потянулся и
вполне нормальным уже голосом сказал: – Ничего, сейчас сяду на крокодила, как
белый человек, а если проводничка попадется понимающая, будет совсем прекрасно…
Выпить ничего нет? У меня капуста есть, не сомневайся, подсобрали кенты…
– Да нет, не держу…
– Оно и видно – любитель… Что, зарплату задержали за
полгода, баба с короедами на шее? И хорошо хоть, машина пока тянет?
– Ну да, – сказал Родион. Рассказывать, как все обстоит
на самом деле, он не собирался – было бы еще унизительнее, наверняка…
– Эх, жвачные… – беззлобно сказал чернявый, глубоко
затягиваясь. В полумраке его длинное костистое лицо из-за глубоких теней и
впалых щек казалось похожим на череп. – Нет, я бы от такого расклада сдох,
посади меня на твое место. Зуб даю.
– А что делать? – пожал плечами Родион.
– Воровать, – веско сказал чернявый. – Как говорил
товарищ Емелька, не тот, что корешился со щукой, а тот, что Пугачев, лучше
полета лет прожить орлом, чем три сотни вороном… Проходил в школе такую книжку,
а? То-то.
– А потом – туда? – Родион дернул головой назад.
Чернявый понял. Поморщился:
– Ну и что? Если есть в хребтине железо, ты и там живешь
орлом, а не рогометом, или, уж берем крайний случай, козлом… Главное, доцент,
жить так, чтобы сам себя уважал. Усек?
Он говорил веско, с едва уловимой ноткой брезгливого
превосходства. Родион молчал – просто не знал, что ответить. После долгого
молчания спросил:
– А как там – хреново?
– Кому как, я ж тебе говорил… Все зависит от железа в
позвоночнике. Слабых гнут через колено и ставят раком… А слабость, доцент,
вовсе не обязательно от мышцы зависит, не в том дело… – Он вдруг хлопнул
Родиона по боку. – Эй, притормози, возьму пойла в стекляшке…
Машина остановилась в длинной полосе густой тени меж двумя
далеко отстоящими друг от друга фонарями. Справа тянулись прокопченные
кирпичные домишки довоенной постройки, слева лежал широкий пустырь, далеко
впереди яркой полосой светился проспект Авиаторов, и слева видны были ритмично
мигающие красные и зеленые лампочки, изображавшие выхлопы из сопла
установленного на косом постаменте истребителя МИГ-25. Киоск со слабо
освещенными изнутри решетками остался сзади, метрах в сорока.
