Один с перекошенным лицом принялся тыкать пальцем в потолок.
– Там? – догадался Родион.
– Ага, там касса…
– Всем на пол! – распорядился он, извлек из-под куртки
заранее припасенную нейлоновую веревку. – Мордой вниз, руки за
спину! – повернулся к одной из девчонок, юному созданию, трясущемуся от
страха. – Возьми ножик со стола. Режь веревочку… вот так, умница… А теперь
связывай этих джентльменов, да смотри у меня, на совесть…
Хлюпая носом и косясь на него, она присела на корточки и
старательно принялась за работу. Один из «джентльменов», не отрывая лица от
пола, подал голос:
– Ты, отморозок, нарвешься еще…
Родион легонько пнул его под ребро, и отрок замолчал.
Оглянулся на девчонку и кивнул:
– Так, теперь даму… А теперь сама ложись, будь умницей.
Связал ей руки-ноги, стараясь не особенно туго стягивать
веревку, по узенькой шаткой лесенке поднялся на второй этаж. Оглядевшись,
выдвинул ящик обшарпанного стола, горстью, словно крупу черпал, принялся
переправлять в карман разноцветные бумажки. Не было времени отсортировывать мелочь,
и он греб все подряд.
Уже повернувшись, чтобы уйти, взглянул через плечо на стол.
Вообще-то владельцы автомашин, загнав их на стоянку, забирают ключи с собой –
чтобы не катались этакие вот сторожа, но иногда и оставляют, если нужно,
например, прогреть двигатель холодным утром. На столе лежали три кольца с
ключами – и на одном посверкивал никелем фирменный брелок со знаменитой
мерседесовской звездой.
Сопоставив ключи с увиденным на стоянке мерсом, Родион, не
раздумывая, по-хозяйски прибрал их со стола и спустился вниз. При его появлении
яростные маты умолкли. Он присел на корточки над ближайшим:
– Ключики – от того мерса, что у вас стоит? – не
получив ответа, прижал дуло к виску юнца. – Ну?
– Ага, – зло пропыхтел тот. – Дядька просил по
утрянке движок прогреть…
– Родной дядька-то?
– Ну…
– Лежи, племянничек, – хмыкнул Родион и вышел. Уверенно
двинулся к «мерседесу» – ни разу в жизни не сидел в такой машине, не говоря уж
о том, чтобы ею управлять, искушение оказалось слишком велико…
Когда он открыл дверцу, не последовало ни звуковых, ни
световых эффектов, тишина осталась ненарушенной. Мало кто включает на ночь
сигнализацию, полагаясь на отвечающих потрохами сторожей…
Дверца захлопнулась бесшумно – словно шпага вошла в ножны.
Упруго-мягкое сиденье прогнулось под ним ровно настолько, чтобы стало удобно.
Растягивая шалое наслаждение, он не спеша закурил, стряхнул пепел на пол.
Вставил ключ, повернул.
Мощный мотор замурлыкал едва слышно. Родион вывел машину в
ворота. Управиться с германским битюгом оказалось гораздо легче, чем ему
представлялось: «мерседес» откликался на малейший поворот руля с
предупредительностью дорогой шлюхи, оказавшейся в постели щедрого миллионера.
Казалось, он угадывает желания водителя.
Как всегда в столь поздний час, машин на улицах было немного,
и Родион несся, то и дело нарушая правила, вылетая за непрерывную линию, не
уступая проезда там, где следовало бы, обгоняя попутных и заставляя шарахаться
к обочине встречных. Сердце заходилось в ликующем восторге. «Вот это
жизнь! – крутилось у него в голове. – Вот это жизнь!»
Пора было поворачивать, он забрался слишком далеко от места,
где оставил «жигуль», – но не нашлось сил и желания повернуть руль,
вернуться к своей разбитой таратайке…
Заорав в совершеннейшем упоении что-то неразборчивое, он завертел
руль – и «мерседес» послушно выписал на дороге широкую синусоиду, заставив
встречную машину буквально выпрыгнуть на тротуар, она едва не врезалась в
киоск, визжа тормозами, уткнулась капотом в хлипкую оградку возле магазина
«Подарки».
Родион помчался дальше. Справа показались сине-белые
милицейские «жигули», неспешно въехали на перекресток, Родиону согласно всем
писаным правилам полагалось бы уступить дорогу, он-то ехал по второстепенной –
но вместо этого нога сильнее притоптала педаль газа, руки сами собой крутнули
руль чуть вправо…
Отчаянный скрежет раздираемого железа, удар… Сине-белую
машину развернуло, она вмазалась левым бортом в лакированный бок «мерседеса»,
Родион успел заметить в мертвенно-бледном свете уличных фонарей две искаженные
физиономии, показавшиеся невероятно глупыми, – и мерс, подобно хорошему
скакуну, вынес случайного седока из схватки, «жигули» отлетели в сторону.
Родион несся дальше. Правая фара погасла, что-то назойливо
скрипело – похоже, надломившееся крыло задевало покрышку, но мощная машина
тянула исправно, как прежде, подчиняясь легкому движению рук.
Вновь вернулся трезвый расчет и самообладание – правда, как
с гордостью отметил Родион, без малейшей примеси страха. Следовало кончать с
детскими играми. Если рация у них осталась в целости, немедленно начнут
вызывать подмогу – он на их месте тоже пришел бы в ярость от такого хамства.
Буквально через несколько минут начнется охота по всем правилам, что бы там ни
говорили, ночная дежурная рота работает четко…
Он резко сбросил газ, свернул в знакомый двор, проскочил его
насквозь и, выбравшись на широкий проспект Революции, погнал в противоположную
сторону. Появилась встречная машина, и по закону подлости оказалась милицейским
уазиком, но Родион, вдавив педаль до пола, рванул по длиннющему проспекту так,
что они неминуемо должны были его потерять.
…И потеряли. С превеликим сожалением бросив «мерседес» возле
булочной, он нырнул под арку и, попетляв проходными дворами, добрался до своей
таратайки. Никто на нее за это время не польстился. Дальше пошло по испытанному
сценарию: пистолет – в старательно опустошенный от мякиша через прорезанную
внизу дырку каравай хлеба. Подстелить газетку и положить каравай на сиденье
рядом с водительским – хлебца купил в дом хозяйственный мужичок. Камуфлированную
куртку – свернуть в комок и бросить на заднее сиденье. Капюшон – в бардачок.
Пистолет, конечно, придется дома разобрать и тщательно почистить от неизбежных
крошек, но это будет крайне приятное занятие – нечто вроде вечерней молитвы для
верующего…
Откинувшись на спинку сиденья, он с удовольствием закурил.
Наскоро, небрежно пересчитал добычу – ерунда, тысяч триста, против прошлых
подвигов сущая мелочевка. Какой-нибудь бабке отдать, что ли? А это мысль,
господа варнаки, что-то мы в последнее время стали сущими эгоистами, гребем все
к себе да к себе, пора подумать и об изнуренном реформами народе…
Сигарета казалась восхитительной. Едва вышвырнув в окно
окурок, он закурил новую. Кровь горячо растекалась по жилочкам, насыщенная
этаким электрическим бурлением, умом он понимал, что следует тихонечко
направиться домой, соблюдая все до единого правила движения, даже те, что по
ночному времени в отсутствие вблизи милиции можно проигнорировать.
Но сердце и душа просили варварства и разгула. Переход в
домашний мирок, где ему вновь предстояло стать затюканным принцем-консортом,
казался невыносимым. Правда, безумием было бы выходить надело наобум, ничего не
обдумав, не просчитав, не проведя разведки – это-то он понимал, не был ни
идиотом, ни взбалмошным пацаном…
