Кадры подобрали быстро, беззастенчиво переманивая со всех
концов страны приличными зарплатами и квартирами (для размещения творческого
народа пришлось быстренько воздвигнуть неподалеку от театра красивую
девятиэтажку). Одна беда: консервативные шантарцы в театр хаживали плохо, что
на оперу, что на балет, порой девочек из кордебалета или оперных статистов на
сцене бывало поболее, чем зрителей в огромном зале, терявшихся на его
полутемных просторах, словно горсть горошин в пустом товарном вагоне. Забрел
как-то приобщиться к культуре классик Мустафьев – но, облопавшись в антракте
коньячку, все второе действие аккомпанировал маленьким лебедям и прочей фауне
ядреным храпом. Прима нажаловалась покровителю, и тот, не раздумывая, использовал
все свои столичные связи, чтобы Мустафьев не получил к круглой дате Героя
Социалистического Труда. Удостоившись вместо Золотой Звезды вульгарного
Трудового Красного Знамени, Мустафьев прежестоко обиделся на родную партию и
впоследствии, с началом перестройки, как-то автоматически проскочил в
пострадавшие от Советской власти (но перед тем, как прогреметь матерущим
антикоммунистом, успел еще выклянчить вожделенную звездочку у Горби). Попутно
пострадал и поэт-прихлебатель Равиль Солнышкин, которого иногда первый
секретарь прихватывал с собой на «ближнюю дачку», где милостиво дозволял
похлебать водочки от пуза и попользоваться официантками поплоше. Честно
отрабатывая барские милости, Солнышкин от большого ума сравнил тов. Федянко с
королем Людвигом Баварским, как известно, построившим для выступлений своей
пассии Лолы Монтес огромаднейший театр. Сравнение первому секретарю сначала
понравилось несказанно (он и в самом деле чудил в шантарской вотчине с
королевским размахом и замысловатостью), но потом, к своему ужасу, он узнал от
дочки-студентки, что Людвиг Баварский был полным и законченным шизофреником, и,
обидевшись, больше Солнышкина к господскому столу не допускал…
Все эти воспоминания лениво проплывали у Родиона в голове,
пока он от нечего делать обозревал прилегающую площадь. Ирина, всегда
пунктуальная, сегодня куда-то запропастилась. Вдобавок на то место, где она
должна была стоять, приперлась молодая особа самого плебейского облика – куцая
джинсовая юбчонка с четырьмя симметричными разрезами, черная китайская майка,
якобы от Версаче, дешевые узорчатые колготки и устрашающих габаритов бижутерия
из ядовито-алой пластмассы. То ли проститутка без сутенера, то ли приехавшая
искать счастья в губернский град дочка пьющего комбайнера из дальнего села,
спрятавшая глаза за огромными черными очками.
Фигурка, правда, была отличная. От нечего делать Родион
довольно долго созерцал ее с вяловатым сексуальным интересом – а она
нетерпеливо прохаживалась, то и дело зыркая на часы.
В какой-то миг он вдруг опознал Ирину в этой дешевой биксе.
Присмотревшись, понял, что ему не почудилось. Посигналил. Она отвернулась –
забавно совместились плебейский облик и гордая стать новоявленной дворянки,
словно вспомнив что-то, обернулась к машине. И быстро направилась к ней
знакомой походкой.
Плюхнувшись на сиденье, быстро поцеловала в щеку, дернула
точеным плечиком:
– Хорошо ты замаскировался, я и не узнала сначала…
– Взаимно, – сказал Родион. – Значит, богатые
будем, а?
Потянулся снять с нее очки, но она отстранилась, мотнула
головой:
– Поехали. Куда-нибудь за город, в безлюдье. У меня три
часа… уже два пятьдесят четыре.
– Ну, это масса времени… – беззаботно пожал он плечами,
отъезжая от кромки тротуара.
– Я бы не сказала… Уйму дел надо перелопатить, – и
нетерпеливо потеребила объемистую дешевенькую сумку. – Откуда у тебя такой
экипаж?
– Заработал вот.
– А хвостов следом не тянется из-за твоей… работы?
– Бог миловал.
– Я серьезно.
– И я, – сказал Родион. – Убедился на собственном
опыте, что новичкам всегда везет. Теперь главное – не зарваться и спрыгнуть
вовремя с поезда…
– Прекрасно, что ты это понимаешь… – Ее голос моментально
утратил появившуюся было настороженность. – Глупо будет, если провалишься
потом на какой-то мелочи…
– Не занимаюсь я, ты знаешь, мелочами, – сказал он
гордо.
– Хочется верить…
Миновав длиннющий мост, он продолжал ехать прямо – к
зеленевшим впереди сопкам, чьи склоны, словно коростой, были покрыты россыпью
дешевеньких дачек. В плане губернский град Шантарск больше всего напоминал
длиннющий меч – километров тридцати в длину, но чуть ли не вдесятеро меньше в
ширину. Уже через четверть часа мощная машина оставила позади дома и асфальт,
запетляла по широкой немощеной дороге среди сосен.
– Давай сначала разделаемся с житейскими мелочами, –
сказала Ирина чуть напряженно. – Собрали мне кое-что о твоей благоверной,
не столь уж трудно оказалось.
– И что? – жадно спросил Родион.
– Да ничего интересного. Есть любовник. Материалов у меня с
собой нет, потом скажу, куда тебе поехать… Давай о вещах посерьезнее, хорошо?
Ее голос был напряженным, временами чуть срывался. Ирина
наконец-то сняла массивные дешевенькие очки, глаза казались бездонными – синяя
пропасть, озаренная изнутри далекими непонятными зарницами, то ли мирными закатами,
то ли отсветом отдаленных пожаров. Глядя на нее, Родион лишний раз
преисполнился мужского самодовольства – и оттого, что такая женщина стала его
любовницей, и оттого еще, что ничуть не потерял головы, не угодил под каблук.
– Скованная ты какая-то… – протянул он.
– Да неужели? – отозвалась она с ноткой
язвительности. – Знаешь ли, впервые приходится планировать не просто
убийство, а безвременную кончину собственного мужа. Нечто новое. Весьма даже
непривычное, я бы сказала. Столько лет прожили, еще с Советской власти… но не
жалко, ничуть. Непривычно просто. Родик… – Она помолчала. – Совершенно
уверен, что сможешь…
– Я вчера застрелил человека, – неожиданно для себя
сознался он, глядя ей в глаза.
Синяя пропасть осталась столь же бездонной.
– Правда? – спросила она спокойно. И ответила сама
себе: – Правда, с таким лицом не врут… Как все вышло?
– Буднично. Он с большой долей вероятности охотно застрелил
бы меня сам. А потому и угрызений совести нет. Ни малейших. Это тебе не
безвинному прохожему в спину пальнуть…
– Я не это хотела сказать… скверно сформулировала, видимо.
Тебя будут искать?
– Искать-то будут, – сказал он тихо. – Но, я тебе
ручаюсь, следов и зацепок не осталось. Не переживай, я смогу. Все будет
нормально.
– Ох, как хочется верить… – Впервые за все время их
знакомства в Иринином голосе слышалась растерянность, женская слабость. –
Посмотри фотографии и хорошенько запомни эту рожу.
– Вполне благообразный дяденька.
– Ага, – рассмеялась она с горькой иронией. –
Вроде гестаповского Мюллера. Заверяю тебя, интеллекта и хитрости не меньше, чем
было у Мюллера. Он у муженька заведует службой безопасности. И частенько
отирается на Кутеванова. Допускаю даже, что там могут оказаться его люди,
замаскированные под мирных клерков. Ты это обязательно должен учесть. И в
случае чего, коли придется столкнуться лицом к лицу – вали без колебаний. Если
он тебя засечет за работой, считай, провалимся оба. Отыщет. Нет, снимки ты мне
верни… Запомнил?
