Они преспокойно закрыли за собой дверь, направились к лифту,
но вдруг передумали, одновременно, словно подхлестнутые неведомым импульсом,
поднялись вверх на три этажа, охваченные растущим нетерпением – и, оказавшись в
уютном уголке за шахтой, стали целоваться, вцепившись друг в друга так, словно
завтра должен был наступить конец света с поголовным изничтожением рода
человеческого. Вокруг них был словно очерчен магический круг, делавший
невидимыми, единственными живыми людьми среди скопища говорящих куколок, не
способных ни поймать, ни сопротивляться. Зрячие король и королева в стране
слепых, ненароком задевая ногами овеянную видимой только им аурой сумку со
многими миллионами, ошалело целовались, чувствуя на губах соленый привкус
крови, нетерпеливо возясь с пуговицами и «молниями», торопясь ощутить наготу
другого. Они слились в единую плоть так неожиданно и естественно, что в первый
миг даже этого не поняли, дыхание смешивалось, превращаясь в хрипящий стон…
…Единственное, что немного отравляло Родиону жизнь, –
тот самый белоснежный кошмар. Каждую ночь он оказывался в белой тишине
безлюдной комнаты, замкнутый в скорлупу, не позволявшую шевельнуть и пальцем.
Краешком глаза улавливались отсветы ядовито-зеленых бликов, мерцавших у самой
постели, он пытался кричать, но язык не повиновался. Однажды кошмар настиг его
средь бела дня на проспекте Авиаторов, за рулем «форда». Неуловимо долгий миг
казалось, что сквозь солнечный день вокруг вот-вот окончательно проступит
комната, и он замрет в параличе, увязнув там навсегда, потеряв и Соню, и
деньги, и весь мир. У виска пульсировал упругий шар, пришлось остановиться и
выкурить сигарету. Потом это прошло и больше не возвращалось при дневном свете.
Да и ночью он притерпелся, отгоняя панические мысли, терпеливо дожидаясь, когда
белая комната растает, и он окажется в привычной темноте. Или посреди
невероятно яркого цветного сна. В последнее время снились исключительно многоцветные,
яркие сны, насыщенные спектрально чистыми красками.
С домом и Ликой уладилось предельно просто: он попросту
переселился в «берлогу», прихватив кое-какие вещички. Немного неудобно было
перед Зойкой – единственное, что мучило его всерьез, но объяснения он
предоставил Лике. Как и улаживание всех формальностей с разводом, написав
заявление по всем правилам. Успокоенная всем этим Лика снизошла до того, что
полчасика посидела с ним за рюмкой, обсуждая детали и частности вполне
цивилизованно. Правда, Родион ее хорошо знал, насколько можно знать женщину, с
которой прожил столько лет, – и видел, что в глазах у нее навсегда
поселилась нешуточная ненависть, что хамского изнасилования под дулом пистолета
Лика ему никогда не простит. Ничего не предпримет, но не простит.
Что его не волновало ничуть. Со старой жизнью было
покончено. И напоследок он собирался устроить бывшей женушке и ее любовничку
приятный сюрприз. Упаси господи, без убийств и даже без малейшего
рукоприкладства – но запомнить этот вечер парочка прелюбодеев должна на всю
оставшуюся жизнь…
…Впервые Соня оставалась у него ночевать в «берлоге», заявив
родителям, что пора провести с будущим мужем настоящую ночь любви, без
торопливых обжиманий по неприспособленным для этого углам. По ее реляции,
родители приняли эту новость со скорбно-философским смирением, налегая лишь на
то, чтобы доченька все обдумала и взвесила и по юной ветрености не осталась на
бобах. Как признавалась Соня, не будучи в состоянии смеяться открыто, она чуть
не описалась от избытка чувств, когда маман, уединившись с ней на кухне,
возжелала дать парочку уроков сексуального ликбеза. Слушала Соня, по ее
подсчетам, секунд двадцать, больше не вытерпела, а потом, с невинным выражением
лица обрисовав мамаше позицию номер сорок семь из некоей французской книжки,
преспокойно ушла, пока родительница пыталась вернуть в нормальное положение
нижнюю челюсть.
Естественно, Родион возжелал увидеть позицию сорок семь в
натуре. Увы, от практических занятий пришлось пока что отказаться. К очередной
разбойничьей оргии любовники подготовились всерьез, живописно расположив только
что взятые сто пятьдесят миллионов и дюжину шампанского вокруг ковра, а в
ванной поместив натуральное французское белье, купленное по дороге. Однако на
пути к празднику души и тела досадным препятствием оказались те четыре жестянки
из-под индийского чая, содержавшие что угодно, только не чай…
Все четыре были набиты розовой массой, напоминавшей по цвету
зефир «Клюковка» шантарского производства, а по консистенции – рахат-лукум
местного же изготовления. Масса эта, старательно упакованная в полиэтилен,
озадачила не на шутку. Даже фривольные мысли отодвинулись на второй план.
Решено было исследовать обстоятельно и вдумчиво. Родион, как
мужчина, должен был обеспечить техническую сторону дела, что он в момент и
проделал, притащив из кухни самую разнообразную утварь.
Для начала массу долго старательно протыкали пикой для льда,
установив, что никаких посторонних вложений там не содержится. Подцепив немного
на кончик чайной ложечки, понюхали, но аналогий запаху в прошлом жизненном
опыте не вспомнили. Подожгли. Хоть и плохо, но кое-как сгорело – запах
опять-таки казался незнакомым. Попробовать на язык так и не хватило храбрости,
как ни подбадривали друг друга.
Решительно не зная, что бы учинить еще, попробовали развести
щепотку в воде. Растворилась. На этом зуд экспериментаторства как-то приутих –
за отсутствием свежих идей.
– А вдруг это яд? – спохватилась Соня.
– А как проверить? Там в подъезде кошка чья-то сидит, можно
накормить…
– Кто ее знает, – задумчиво сказала Соня. – Вдруг
она не сразу помрет? Или на нее это подействует как-то иначе?
– Действительно…
Соня вдруг запоздало испугалась:
– Слушай, а если это что-то радиоактивное?
Ему тоже стало не по себе, отодвинулся от раскрытой банки.
Но тут же опомнился:
– Не похоже что-то. Впрочем, проверить не мешает…
Вадик Самсонов, жуир и плейбой, тем не менее был толковым
инженером. И держал дома кучу всевозможных импортных штучек. Отыскался и
дозиметр. Судя по его показаниям – а в его исправности Родион не
сомневался, – никакой радиации розовая масса не испускала. Фон был самым
обычным для Шантарска, стоявшего вместе с прилегающими деревнями на пластах
урановой руды – японцы умерли бы от шока, но коренные горожане не видели ничего
пугающего…
– Отпадает, – сказал Родион.
– Может, редкоземы? – с отчаяния предположила
Соня. – Сейчас ведь торгуют таким, что и представить раньше было
невозможно. Мне даже красную ртуть в пузырьке показывали. Зашел один обормот в
офис и предложил партию, показал этот самый сосуд. Тамошние бизнесмены в окна
попрыгали, благо дело было летом, на первом этаже…
– Нет никакой красной ртути, – сказал Родион. –
Как инженер говорю.
– Но ведь торгуют?
– Если чем-то торгуют, еще не обязательно, чтобы оно в
природе существовало, – философски заключил Родион. – Акции МММ
взять…
