Войдя в купе, с грохотом задвинул дверь, плюхнулся рядом с
девушкой. Пальцы с сигаретой слегка подрагивали.
– Ты что, привидение увидел? – спросила Соня
озабоченно.
– Хуже, – сказал он тихо. – Седьмое купе?
– Ага.
– Высокий, светловолосый, в черных джинсах и клетчатой
рубашке? Точнее, это не клетки, а решеточки, синие, черные и такие словно бы
бордовые, а сама рубашка – светло-синяя?
– Он.
– Поздравляю, Бонни, – сказал Родион с кривой
усмешкой. – Нужно сматываться. Это мент.
– Шутишь?
– Ничего подобного, – резко сказал он. – Дней
десять назад в городе грабанули обменный пункт – и этот самый красавец
совместно с мусорком в форме меня останавливали, чтобы довез до УВД. Везли
пистолет на экспертизу – или как там это у них зовется. И ошибиться я не мог.
Хорошо запомнил, очень уж нестандартная была ситуация. Это тот самый мент.
– Родик… – после долгого молчания сказала Соня. –
Тысячу раз извини… Ты, часом, труса не спраздновал?
Он даже не обиделся, преисполненный серьезности минуты. Не
глядя на нее, сказал почти шепотом:
– Сонька, я не испугался завалить крутого фирмача за
полсотни тонн баксов… Это мент, тот самый. Даже одежду не сменил – видимо,
небогатый у него гардероб.
Услышав про заказное убийство, Соня ничуточки не изменилась
в лице. Просто-напросто нахмурила бровки, что-то сопоставляя, ухмыльнулась:
– Ага, вот насчет чего я тебе алиби обеспечивала… Мог бы и
раньше сказать. Ничего, фирмачей столько, что отстрелять парочку можно без
всякого ущерба для цивилизации… Родик, тогда поставим вопрос иначе: ты
ошибиться не мог?
– Впервые в жизни вез сыскаря из угрозыска, – сказал
Родион. – И потому запомнил накрепко. И второго тоже. Он самый.
– Та-ак… Похоже, накрылась наша черешня?
– Удивительно точно сформулировано, – ответил он
мрачно.
…До самого Аннинска они просидели в купе, скупо
перебрасываясь словами, нещадно дымя и прислушиваясь к каждому звуку в
коридоре. Едва поезд остановился, подхватили сумку и быстренько вышли, оставив
чемодан в купе, – жалеть было особенно нечего. Погода немного испортилась,
сеялся реденький дождик. Подняв воротники курток, вышли с вокзала, не привлекая
ничьего внимания.
– Вроде бы не следят, – тихо сказала Соня, когда они
свернули налево, в узкую улочку, застроенную с одной стороны кирпичными
пятиэтажками, а с другой – добротными частными домами.
– Ага, – согласился он, пытаясь оглянуться
незаметно. – Все чисто.
– Нет, но информация у меня была точная… Мне его обрисовали
предельно четко и заверили, что это «черный фельдъегерь»… Может, он
подрабатывает? С их убогой зарплатишкой за что угодно схватишься…
– Может, – сказал Родион. – Все равно не стоило. В
коридоре и в тамбуре я ничего подозрительного не заметил, но народ там стоял,
может, это и была его подстраховка…
– Думаешь, на нас засаду ставили?
– Ну почему обязательно на нас? На абстрактных охотничков за
чужими сумками, хоть и «левыми» денежками… Вполне может оказаться, специально
его внедрили в ваши… круги.
– Не раз бывало, – кивнула Соня серьезно. –
Стукачей и подсадок там вертится немерено, люди горели, как сухая солома…
Она остановилась под мелким дождиком. Явственно
передернулась:
– Значит, у нас были все шансы напороться…
– Ага. На комитет по встрече. Пошли.
– Родик, а ведь это судьба знак подала, – сказала она
тихо, крепко держа его под руку. – Знак с небес, чтобы завязывали, пока не
поздно… В Бога я не особенно верю, но что до примет, судьбы и знамений…
Завязываем, а?
– Завязываем. Хватит, все деньги все равно не сгребешь… И
так выполнили программу. Там даже не сто тысяч, побольше…
– Подожди, Родик, – спросила она заботливым тоном
хозяйственной супруги. – А твои полсотни тысяч?
– Мне их еще получить предстоит.
– Ты что, работал без аванса? Родион чуть смущенно пожал
плечами:
– Дал промашку по неопытности. Ничего, завтра как раз
встречаюсь с клиентом. Если он меня не подставил до сих пор, заплатит все до
копеечки, ручаюсь…
…Наедине с собой Родион мог признаться без ущерба для
репутации Робин Гуда, что до сих пор испытывает легкую оторопь. Подступившую
полтора часа назад, когда развернул газету с репортажем об убийстве Вершина.
До самого последнего времени он полагал, что завалил не
более чем кабана. Оказалось – мамонта. С Ириной он ни разу не заговаривал о
размахе и масштабах бизнеса ее непутевого муженька и считал, что имеет дело с
рядовой, в общем-то, фигурой – обладание офисом и «Мерседесом» сегодня еще ни о
чем не говорит и не служит автоматически признаком определенного статуса, в
пиратские времена становления капитализма самый неожиданный народ в одночасье
обрастает дорогими игрушками, сплошь и рядом теряя их столь же молниеносно. Он
решил, что за «хозяйством Вершина» скрывается еще один торговый дом, которых в
Шантарске немерено, очередная фирмочка, рядовая строка из длинного списка…
И узнал из газет, что это миллионер – долларовый. Судя по
скупым обмолвкам репортеров (полагавших, очевидно, что все и так должны знать
подноготную героев капиталистического труда), одним миллионом дело не
ограничивалось. Строительные фирмы, доля в нескольких заводах и акционерных
обществах, что-то еще – одним словом, крохотная империя из тех, чьих владельцев
принято почтительно именовать «капитанами бизнеса».
Если уж совсем откровенно, знай он все это раньше, мог и
поддаться колебаниям – с неясным исходом. Чересчур уж крупна была глыба. Родион
и подумать не мог, вспомнив самую обычную квартиру в обычном доме, отсутствие
охраны…
А впрочем, сокрушаться поздно. Все хорошо, что хорошо
кончается. Милицейские чины, как и в случае с Киреевым, хором пели исполненные
казенного оптимизма арии, заверяя приложить все силы, но бравшие у них интервью
репортеры сопровождали эти мажорные песни не в пример более пессимистическими
комментариями, приводя в качестве печального примера несколько недавних
нашумевших убийств, по которым так и не получено ничего, хотя бы отдаленно
напоминавшего результат…
Он сидел в той самой комнате, где впервые зашел разговор о
том, что неплохо было бы помочь Вершину переселиться на тот свет. Ирина
задерживалась. Теперь Родион смотрел на все происшедшее, начиная ее лучше
понимать: она спасала от начавшего сдавать муженька не просто процветающее
предприятие, а империю. Это поневоле придавало случившемуся некий отсвет
величия, что ли. Есть разница меж женушкой слесаря, стукнувшей мужа по голове
утюгом за последнюю пропитую тысячу, и королевой, смертью державного супруга спасающей
целое государство. Соответственно, и сам Родион из заурядного убивца
превращался в историческую фигуру наподобие Босвела
[9]
или
Алексея Орлова. Эта мысль только что пришла ему в голову и крайне понравилась,
что греха таить…
