– Нет, – вынужден был он сказать.
– Я в тебя вселяла какие-то надежды? Обещала нечто вовсе уж
невероятное? Наконец, позволь тебе напомнить, ты первый об этом заговорил, и
никак нельзя сказать, будто тебя сбила с пути истинного инфернальная дива… Ведь
правда?
– Я тебя и не обвиняю ни в чем. – Он никак не мог
прогнать зудящее раздражение, чувствовал себя словно бы обворованным. –
Просто думал, что сегодня…
– Потерпи, – сказала она серьезно, глаза вновь стали
чистыми, как ясное весеннее небо. – Все оказалось чуточку труднее, но это
не смертельно. Через пару недель обязательно найду способ снять нужную сумму,
не привлекая внимания.
– Через пару недель я уеду из города. Навсегда.
– Значит, постараюсь управиться раньше. Иди сюда. – Она
похлопала по обширной кровати узкой ладонью, казавшейся какой-то иной без
всегдашнего брильянтового сверкания. – Как я ни храбрюсь, мне, между
прочим, холодно и одиноко. Тебе не понять – ты мужик. Какой бы спившейся
скотиной дражайший ни был, все же прожили вместе немало лет, а «вдова» – слово
всегда печальное, без поправки на обстоятельства…
Родион присел рядом, утонув в ненавязчиво-нежном облаке ее
горьковатых духов. Осторожно обнял обнаженные плечи. Она и в самом деле
казалась угнетенной нешуточными переживаниями, и сердце у него помаленьку
отмякло. Ее колдовское обаяние было сильнее, чем представлялось.
– Я бы тебе предложила одну глупость, – сказала она
тихо. – Но ведь не согласишься?
– Принцем-консортом? – усмехнулся он. – Нет уж…
Ирина отрешенно положила его ладонь себе на грудь, скрытую
лишь тончайшим бархатом, полузакрыла глаза:
– Я наклонюсь над краем бездны, и вдруг пойму, сломясь в
тоске… – Ее голос звучал невероятно устало. Не освобождаясь из объятий Родиона,
она стала медленно откидываться назад, и он поневоле опускался вместе с
ней. – Там было еще что-то, не помню, вот досада. Люби меня светло… Что-то
то ли гасло, то ли взошло… – и открыла глаза, отсвечивающие легким
безумием. – Вот и люби меня – такую…
Поддаваясь страсти, он так и не понял, был ли в ее словах
двойной смысл.
Глава 26
Топор дровосека
Автобусная остановка, где он чинно сидел на лавочке, была
невероятно современной: элегантно-изящная коробочка из прозрачного прочного
пластика, покрытого цветными рекламами шантарских банков и фирм. Такие
павильончики вошли в моду недавно – настолько, что шпана еще не завела привычки
их вандальски раскурочивать.
Правда, данный павильончик от юных вандалов был защищен
надежно – грозной аурой правоохранительных органов. Чуть левее, по ту сторону
неширокой улочки, располагался райотдел милиции, и соседство это на
противозаконные подвиги вдохновить не могло.
За спиной у него безмятежно посверкивал многочисленными
окнами институт искусств, уродливое здание времен позднего сталинизма, до сих
пор украшенное бронзовым барельефом оседлавшей земной шар советской работницы,
смахивающей то ли на распатланную вакханку, то ли на опрометью вылетевшую из
гроба вампирицу Создание это эстетические чувства оскорбляло несказанно – но,
как краем уха слышал Родион, не снимали его из уважения к создателю,
заслуженному мэтру Бугурщукурову, каковой здравствовал до сих пор, громогласно
отрекся и от пережитков сталинизма в сознании, и от партийного билета, а ныне
ваял скульптурную группу «Классик Мустафьев, передающий президенту народные
чаяния» (те, кто видел эскизы, говорили, что зрелище еще похлеще советской
работницы).
Впрочем, вечерняя жизнь возле института кипела самая
современная, симпатичных студенточек в темпе подхватывали разноцветные
иномарки, а «синие чулки», чужие на этом празднике жизни, гуртовались на
автобусной остановке.
В точности напротив, зажатое меж зелеными железными
воротами, ведущими во двор райотдела, и кирпичной пятиэтажкой времен критики
всеобщей кукурузизации, помещалось здание, которое Родион и собирался
навестить: поделенный меж офисами нескольких фирм симпатичный небоскребчик,
облицованная гранитом сталинская семиэтажка, где вот уже второй час Лика
вкушала греховные радости.
Спешить не было нужды – вдобавок он только что купил свежий
номер «Завтрашней газеты», и на первой же странице обнаружил известия о
незадачливом криминальных дел мастере Олеге Кирееве. Терпения не хватило, и он,
усевшись на скамейку, пробежал страницу глазами, потом перечитал уже не спеша,
со смаком. Как и следовало ожидать, летальный исход пострадавшему не угрожал,
от заряда дроби, выпущенного в задницу, умирают редко. Зато шум поднялся до
небес – коллеги вынужденного лежать на пузе репортера изощряли умы, пытаясь
выдумать версию позавлекательнее, но особенной фантазией похвастать не могли,
как один ухватившись за гипотезу, по которой бесстрашный журналист чересчур
глубоко вник в загадочные криминальные сложности «теневой стороны» града
Шантарска, за что и был обстрелян недремлющей мафией. Расхождения имелись лишь
в фигурах возможных кандидатов на роль заказчика – перечислялись совершенно
незнакомые Родиону клички, ссылки то на махинации вокруг платинового прииска на
речке Беде, то на историю с вагоном японских компьютеров, самостоятельно
укатившимся куда-то с товарного двора. Ни один из борзописцев даже на шажок не
приблизился к истинной подоплеке. Родион, сколько ни ломал голову, так и не
понял, печалиться ему или радоваться, что нежданно-негаданно оказался творцом
очередного «идеального преступления». Его, правда, торжественно обещали
изловить и начальник областного УВД Трофимов, и начальник городского УВД
генерал Дронов, а также некие подполковник Воловиков и майор Шевчук из
уголовного розыска, прокурор города, чин из ФСБ, чин из департамента
общественной безопасности и еще парочка грозных дяденек. Все вышеперечисленные
при большом стечении журналистов заверяли, что следствие успешно продвигается
вперед, в распоряжении сыскарей уже имеются многочисленные наработки и
определенные подвижки, равно как и следы, а посему поганый киллер будет
обезврежен в самом скором времени. Прочитав все это с чувством глубокого
удовлетворения, носившим некоторые черты оргазма, Родион вспомнил Марка Твена,
гениально подметившего касаемо напавшего на след сыщика: след, увы, не повесишь
за убийство…
Бережно спрятав газету во внутренний карман, он поднялся,
дождавшись, когда проедет автобус, перешел неширокую улицу, на ходу вытаскивая
жетончик. Телефон-автомат, прикрепленный к кирпичной стене, красовался метрах в
двадцати от крыльца райотдела, что и сберегало изобретение товарища Белла от
бесславной кончины.
Косясь на пожилого вахтера, восседавшего в ярко освещенном
аквариуме фойе, набрал номер. Номер того телефона, что стоял у вахтера под
боком. Трубку тот поднял почти сразу же и браво отчеканил (не иначе, отставной
майор или нечто аналогичное):
– Каландаришвили, пятнадцать, проходная! Пикантное было
ощущение – разговаривать с цербером, не подозревавшим, что собеседник видит
его, как на ладони…
