Онлайн книга «Bye-bye, baby!..»
|
Как хочешь. Вернее, как хотите, – не удержалась от шпильки я. – Вы ведь теперь just married [2] . Сливайтесь в пароксизме, дети мои. Совет да любовь. – Ты все-таки злюка, лапуля моя. – В голосе мусика послышалась легкая укоризна. – И конченая эгоистка. Вместо того чтобы порадоваться за мать, обретшую счастье на склоне дней, отпускаешь колкости. Это мелко. Доводить ситуацию до абсурда и делать его единственно приемлемой формой существования – в этом была вся мусик. Намба ван в нашем районном лягушатнике. – Еще коктейль? – спросила она. – Спасибо, мне хватило. – Ну, не кисни! Вдох-выдох, вдох-выдох, лапуля! Вспомни, чему я тебя учила!.. Давай-ка вместе… «Инь и ян, а в сумме – хрень», – синхронно продекламировали мы, после чего в унисон потрясли головами, стукнулись ладонями и рассмеялись. Обе – с видимым облегчением. – Что ты собираешься делать? – поинтересовалась мусик, как только с ритуальными жестами было покончено. – А что я должна делать? – Страдать по поводу разрыва с любимым человеком. Под «любимым человеком» мусик, очевидно, имела в виду Иллариона, которого сама же и отбила; абсурд продолжался и набирал нешуточные обороты. – А нужно? – Ты меня удивляешь, лапуля! Конечно, нужно, это облагораживает, улучшает цвет лица и очищает застоявшуюся кровь… …а также вентилирует легкие и нормализует стул, мысленно добавила я; мусик все же отпетая сука, никаких сомнений. – Хорошо, я согласна пострадать какое-то время. – Но недолго, – мягко посоветовала Отпетая Сука. – Пары недель хватит? – Неделю от силы. Большего этот прохвост не стоит. – Неделя? Хорошо. – Что-то ты легко согласилась. – Мусик сразу же нахохлилась и посмотрела на меня с подозрением. – Даже странно. Ну-ка, признавайся, лапуля: сбагрила мне откровенное дерьмо? На тебе, боже, что мне негоже? Не поддаваться абсурду, ни в коем случае не поддаваться! – Перестань нести чушь. – Я, как это бывало всегда, все-таки позволила абсурду овладеть собой. – Ларик – чудный человек. Тебе повезло. – Но он храпит, – склочно заметила мусик. – Только когда лежит на спине. Не давай ему лежать на спине. – И чавкает. – Не давай ему есть. – И любит чеснок. – Скупи все чесночные приправы в ближайших магазинах и слей их в унитаз. – Умаешься сливать! – Зато он молод, – прибегла я к последнему – убийственному – аргументу. – Молод и хорош собой. Разве не такого человека ты искала? – А ты хитрая, лапуля! – Мусик откинулась на стуле и постучала по столу кончиками пальцев. – Ладно, будем считать, что ты меня уговорила. И бог с ним, с Лариком. Поговорим о тебе. Что-то мы давно не говорили о тебе. Все еще кукуешь в своем филькином журналишке? «Филькин журналишко», или, если быть совсем точным, «ГОРОД И НОЧЬ» – именно так звучало название в оригинале, в переводе с мусикиного птичьего языка на общеупотребительный русский. Я уволилась из «Города…» три года назад, не проработав в нем и месяца, и с тех пор поменяла множество изданий, но мусик упорно приписывала меня именно к филькиному журналишке. Ничего с этим не поделаешь. Лучше не сопротивляться. – Все еще кукую, – вяло сказала я. – Как иначе?.. – Так я и думала! И Марат, стало быть, никуда не делся? – Вот он, вопрос, неизменно следующий за вопросом о филькином журналишке. – Его зовут не Марат. Пора бы запомнить. – И Анвар, стало быть, никуда не делся? – тут же поправилась мусик. – Не Анвар. Его зовут не Марат и не Анвар. Тимур. Ти-мур. – А я что сказала?.. Глупо было сердиться на рассеянно-высокомерную амнезию мусика и глупо было сердиться на себя, которая до сих пор помнила, что Его зовут Тимур. Ти-мур. Темноволосый и золотоглазый, похожий на всех богов одновременно; это ему предназначалась главная роль в культовом фильме «Мертвец», и главная роль в культовом фильме «Небо над Берлином», и все до единой роли в культовом фильме «Более странно, чем рай». Тимур и сам по себе более странно, чем рай. Кто изобрел порох, охотничий рожок и путешествия автостопом? – Тимур. Кто создал Организацию Объединенных Наций и группу «Битлз»? – Тимур. Кто начинал все мировые войны и бросал их на полпути, так и не закончив? – Тимур. Кто придумал называть день днем, ночь – ночью, а любовь – любовью? – Тимур, Тимур, Тимур. Для справки: я ни разу не видела фильм «Более странно, чем рай». При всех своих заслугах перед человечеством Тимур так и остался весьма демократичным и непритязательным божеством; ничем другим его работу в самом обыкновенном, хотя и не лишенном гламурно-андеграудного блеска журнале я объяснить не могу. Тем более что он даже не первое лицо, в лучшем случае – третье. Первые лица (а точнее – рыла) никогда особо не интересовали меня, Тимур – дело другое. Теперь и не вспомнить, были ли при нем в момент нашей встречи порох и охотничий рожок, но все остальные подробности не сотрутся в моей памяти никогда. Он заглянул в кабинет лишь мельком, снизошел, как и положено божеству, и его темные волосы заструились по дверной панели, тотчас превратив ее в алтарь. В пристань, у которой швартуются корабли, вернувшиеся из не указанных ни в одной карте стран. Все дело в волосах, именно так! Тимур был обладателем самых шикарных в мире волос. Или самых шикарных в России волос. Или самых шикарных в Питере, или – в этом здании, в этой комнате, на этом этаже. Географические уточнения не так уж важны в свете последующих событий, а именно: я была сражена шикарными волосами Тимура наповал. И вовсе не потому, что они были густыми, длинными, блестящими (хотя они были и густыми, и длинными, и блестящими). Волосы Тимура обладали чудесным свойством преображать реальность. Во всяком случае – мою реальность. – Привет, – сказал Тимур. – Босс на месте? Очевидно, он имел в виду Первое Лицо, секретаршей которого я числилась со вчерашнего дня. Первое Лицо отобрало меня из целого сонма кандидатов благодаря протекции какой-то эстонской или сингапурской сошки (сказались-таки квартирно-дипломатические связи мусика). Первая встреча с Первым Лицом повергла меня в уныние и укрепила в и без того очевидной мысли: все услуги, которые оказывает мне мусик, проходят по ведомству медвежьих. Да и как можно было думать иначе, если Первое Лицо оказалось улучшенной, усовершенствованной и модернизированной копией самого мусика, а проще говоря – харизматичной стервой с легкой примесью добропорядочного рантье. Она была лет на двадцать моложе моей беспутной мамочки, и не в пример зубастее, о да! – зубастая, по-другому не скажешь. Такие до гробовой доски будут держаться питбульей хваткой за свои условные тридцать пять-тридцать шесть, за своих мелкотравчатых любовников, единственное достоинство которых – бодрящий юный член; за свой мелкотравчатый бизнес, «ГОРОД И НОЧЬ», как же!.. Стоило Первому Лицу открыть рот (распахнуть пасть), как я сразу же поняла: название журнала придумано лично ею, свято верящей, что ГОРОД и НОЧЬ и есть она. И еще множество вещей в этом мире – тоже она. От укладки Первого Лица веяло Биариццем, от макияжа срамно тащило ленивым миланским шопингом, а в безмятежной глади наманикюренных ногтей отражались Вена, Зальцбург и Куршевель, нужное подчеркнуть. Раздавленная столь глянцевым, полиграфически безупречным зрелищем, я пыталась отыскать в Первом Лице хоть один изъян, хоть одну червоточинку, хоть одну – пусть крошечную – щель, за которую завалилось что-то человеческое, – тщетно. |