Принимая из рук Альдоны кубок, Хельги смотрел ей в лицо и притом каким-то внешним зрением видел как бы сверху всю эту картину: гридницу, полную людей и ярко освещенную изобилием огня; себя, высокого воина с мечом у пояса, статную девушку с длинными и густыми рыжими волосами, овевающими ее, словно пламя; их руки, протянутые навстречу друг другу и встречающиеся на боках узорного драгоценного кубка… Как рисунок на ковре, изображающий встречу Сигурда и Гудрун… Эти слова приветствия, старинные и вечно обновляемые, обет дружбы и гостеприимства, звучащий у человеческих очагов уже много, много веков… От красоты происходящего захватывало дух. Мелькнула мысль о матери: жаль, что она его не видит сейчас… или видит? Ей должно очень понравиться это все. Говорят, она очень любила, чтобы было много людей и света, ей нравилось, когда происходило что-то значительное и говорились красивые слова. Она радовалась праздникам, как ребенок, и ее невозмутимый сын, внутренне похожий на нее гораздо больше, чем внешне, в глубине души тоже любил все это и сейчас был втайне счастлив оказаться самым сердцем этой картины. Так радостно было оживить сагу, древнюю, как сам человеческий род, прекрасную чуть-чуть тяжеловесной старинной красотой, открытую в будущее на много, много дорог – одни к радости, другие к горю…
Хельги выпил пиво, и вкус его казался необычным, изумительным, под стать всей этой колдовской стране. Иной, зачарованный мир поймал пришельцев в сети обаяния и красоты, наполнил внутренним трепетом, тревогой и радостью. Приняв кубок из рук этой девушки, золотого орешка в твердой скорлупе зачарованного дома, Хельги попал под власть здешних чар и чувствовал себя плененным навсегда. Скажи ему, что целый век здесь покажется одним днем – он бы поверил.
– Благодарю тебя за приветливые слова, Альдона дочь Вигмара, – произнес он, возвращая ей кубок. Собственный голос показался ему каким-то зажатым, более низким, чем обычно, и каким-то гулким, словно он разносился по всему свету. – Да хранит вечно богиня Фригг мир и благополучие вашего рода, и да не покинут его вовек изобилие и радость.
И собственное пожелание показалось ему особенно значительным, точно его устами говорило божество и само произнесение пожелания равнозначно было его исполнению.
Немолодая женщина со вдовьим покрывалом снова налила в кубок пива из кувшина, и Альдона подошла к Торварду ярлу.
– Приветствую и тебя, Торвард сын Торбранда! – произнесла девушка, с еще большим любопытством заглядывая снизу вверх ему в лицо. Появление в доме сына Торбранда конунга и Хёрдис Колдуньи так потрясло ее, что она не могла скрыть своих чувств и даже отступила от принятых обычаем слов. – Никогда бы мы не поверили, что сын твоего отца и твоей матери будет гостем под нашим кровом, но раз уж так случилось, пусть это чудо принесет только радость и тебе, и нам! – вырвалось у нее, и веселое изумление, блестевшее в ее глазах, вызвало у Торварда широкую улыбку.
Он понимал ее: его и самого изумляло, что он здесь оказался!
– Не сомневаюсь, что так и будет, по крайней мере для меня! – весело ответил Торвард ярл. – Чтобы увидеть такую красавицу, стоило пройти и втрое больше!
– А нам казалось, что вы не очень-то спешили к нам сюда попасть! – уже не сдерживая смеха, поддразнила Альдона. – Мы были готовы к встрече еще вчера вечером.
– Да уж, мы порядочного дурака сваляли! – честно признал Торвард, считавший, что наилучшим выходом из глупого положения будет первым посмеяться над собой. – Целый день бродили под самыми воротами, а постучать так и не сумели! А скажи-ка: неужели тебе не было страшно видеть под самыми воротами огни чужого войска?
– Я не из боязливых! – с улыбкой ответила Альдона, и видно было, что она привыкла чувствовать себя защищенной. – Меня нелегко напугать… даже если к нам явится великан!
– Когда в доме живет сама Фрейя, за великанами дело не станет! – намекнул Торвард и улыбнулся.
При этом правый уголок его рта, тот, от которого тянулся шрам, дернулся вверх выше левого, и Альдоне вспомнились рассказы о Хёрдис Колдунье, которая улыбалась точно так же. Эта улыбка в сочетании с белым шрамом на смуглой коже и веселыми темными глазами, черные волосы и тяжелые золотые браслеты на обеих руках делали весь облик Торварда таким ярким, резким, неоднозначным, что Альдона не знала, как к нему относиться. Он и привлекал, и чуть-чуть пугал ее, как красивый и с виду мирный, но сильный и опасный зверь. От него веяло ощущением живой, горячей силы, словно кровь его прекрасно развитых мускулов кипела и требовала движения, размаха, – дружить с ним, как видно, весело, но иметь его своим врагом весьма печально!
В гриднице тем временем поднялась суета: всех лишних разгоняли, освобождая место у очагов для почетных гостей. Хозяин намекнул, что бонды могут взять факелы и спокойно ехать к собственным очагам, отныне безопасным, но послушался намека мало кто: всем хотелось подольше поглазеть на знатных гостей. Слэттов и фьяллей рассаживали за столами, хозяйские домочадцы тоже занимали свои места. Женский стол у задней стены пестрел яркими платьями и блестел золотыми украшениями. Ингилетта, розовая от смущения, разглядывала гостей – она никогда не видела так много чужих людей сразу – и лишь изредка бросала взгляд на Эгиля, будто удостоверяясь, что в мире все в порядке. Эльгерда, случайно в это время оказавшаяся вместе с мужем, Атли из Ступенчатой Горы, в гостях у дяди, шепталась с Бьёргдис, вдовой Гуннвальда Надоеды, одного из самых заслуженных хирдманов Вигмаровой дружины. Одна Торхильда держалась совершенно невозмутимо и вполголоса беседовала с Гьёрдис о двух своих маленьких детях – эту разумную молодую женщину ничто не могло отвлечь от главного в жизни, явись сюда хоть сам Один с героями древности.
Чтобы не обидеть ни одного из гостей, Вигмар ни того, ни другого не стал сажать на почетное гостевое место напротив своего, а выделил им два одинаковых места в середине скамьи, с подушками, обшитыми полосатым цветным сукном. На почетном месте посередине уселся глубокий старик, Хальм Длинная Голова, приходившийся дядей Рагне-Гейде. Когда-то Хальм славился как лучший кузнец Квиттингского Севера, чародей и очень умный человек; в прежние времена он недолюбливал Вигмара и считал, что тот вовсе не пара его племяннице. Но судьба прихотлива: Хальму пришлось не только увидеть этот нежеланный брак, но и двадцать пять лет прожить в доме Вигмара. В восемьдесят (или около того) лет у него уже не хватало сил поднять кузнечный молот, но старик продолжал руководить всей работой и в доме занимал почетное положение. Совсем седой, с густыми волосами и бородой, он сидел с гордым и суровым видом, как изваяние божества, и ничуть не смущался тем, что оказался выше конунговых сыновей.
Свинину, порезанную тонкими ломтиками, жарили на сковородах прямо в гриднице и раздавали гостям на куске хлеба с солью и толченым чесноком. Женщины разносили пиво в больших ковшиках: на всех гостей не хватило чаш и кубков, и ковшики пускали по рядам. Альдона расхаживала между столами, угощая гостей, и множество голов поворачивалось вслед за ней, как за солнцем. Даже сам Вигмар, поглядывая на нее, чувствовал гордость за свое порождение. Ни одной дочери конунгов во всем Морском Пути Альдона не уступила бы красотой, богатством наряда, приветливостью и умением держаться!
