– Но ты никогда не говорила, что не полюбишь меня, – отозвался Лейкнир.
Она иногда посмеивалась над его любовью к ней, но никогда ни единым словом не упоминала о своем отношении к нему, и он, заметив это умолчание, стал связывать с ним некоторые надежды. Но только теперь, когда все самое страшное для него уже случилось, он решился упомянуть об этом вслух.
– А зачем я стала бы это говорить? – Альдона подняла брови. – Как я могла говорить – я ведь не пророчица, как твоя сестра, и не знаю будущего. Фрейя всемогуща: если она захочет, я полюблю даже старого Халля бонда… или его серую лошадь. Помнишь, ту, у которой все ребра торчат, вы еще потешались, когда он на ней приезжал.
– Перестань! – Лейкнир резко встал с лежанки. Эти шутки не утешали, а только сильнее ранили его. – Я не Халль бонд и не его лошадь!
– Конечно! – с насмешливой язвительностью ответила Альдона. Она предпочитала видеть его злым, чем несчастным, считая, что злиться легче, чем страдать. – Ты великий герой, и у всех скальдов мира не найдется достаточно слов, чтобы воздать тебе должное!
– Перестань! – с напором повторил Лейкнир и взял ее за плечи. Альдона нахмурилась, но не стала вырываться, зная, что он и так ее выпустит по первому требованию. – Ты… – Лейкнир настойчиво смотрел ей в глаза. – Когда твой отец добивался твоей матери, ему тоже отвечали, что он для нее недостаточно хорош! Что этого никогда не будет! Однако все вышло, как он хотел!
– Оставь в покое мою мать! – Альдона сердито дернулась, и Лейкнир выпустил ее. – Тебе нет до нее никакого дела!
– Конечно! – Лейкнир отвернулся и горько вздохнул. Весь его гнев испарился, бессильный что-то исправить. – Никакого дела… Ни до нее, ни до… Пойми же! – умоляюще произнес он и снова посмотрел ей в лицо. – Просто я люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива. А ты будешь счастлива только со мной.
– Почему? – Альдона посмотрела на него так серьезно-вопросительно, как будто он и правда владел каким-то единственным, истинным ключом к ее счастью.
– Потому что никто не сможет любить тебя так, как я!
Альдона вздохнула, как мать, видящая, что все ее наставления неразумному сыну пропадают даром. Да уж, на это нечего возразить. Но и это ничего не меняет…
Между округами Ярнеринг и Раудберга поддерживалось довольно оживленное сообщение, пятидневный путь с севера на юг был хорошо освоен. В незапамятные времена между Золотым озером и Раудбергой проложили тропинку, нащупавшую самый удобный путь через долины, горные склоны и перевалы; на каменистой земле не везде оставались следы, и потому тропинку отмечали черные камни, происхождение которых окружало множество преданий. За последнее время, когда из-за войны побережья Квиттинга запустели, а внутренняя область оживилась, тропинка превратилась в дорогу. Местные жители знали, в каких дворах лучше ночевать, и даже бонды имели рядом с жильем просторные гостевые дома (кормить проезжающих, конечно, в их обязанности не входило). Земля была поделена: Снёвар бонд, живший в трех днях пути от Золотого озера, платил дань Вигмару Лисице, а его ближайший южный сосед – уже Асольву Непризнанному.
Лейкнира с его знатным родичем на всем пути принимали почтительно и приветливо, расспрашивали о новостях. Отвечал в основном Бьёрн, у Лейкнира не было охоты разговаривать. Торвард ярл охотно вступал в разговоры, держался с бондами дружелюбно, без малейшей заносчивости, улыбался всем девушкам, даже некрасивым, и словно бы не замечал опасливых взглядов людей, для которых слово «фьялль» означало все самое худшее, что только есть на свете.
Бьёрн потешался, глядя на это все, Лейкнир думал о своем. Ни преодоленное расстояние, ни дружба знатного родича, ни ожидание встречи с семьей не могли развеять его тоски. Напротив, она становилась все больше и больше. Чем лучше он осознавал свою потерю, тем труднее становилось ее выносить. Тоска лежала в самой середине груди, как тяжелый, серый, с неровными краями камень, и не давала толком вздохнуть; этот камень делался все тяжелее, все сильнее давил на сердце, и Лейкнир уже изнемогал под его тяжестью. Хотелось разорвать грудь и выбросить этот камень, хотелось погонять коня, чтобы уехать от тоски, но она тянулась и тянулась следом, серым облаком покрывала свет. Какой-то занудливый тролль ныл и скулил где-то над ухом, и Лейкнир не понимал, что это плачет его собственная душа.
У него имелось поручение от Вигмара к отцу – рассказать обо всем случившемся и предупредить о готовящейся свадьбе, на которой Асольв, конечно, должен будет присутствовать. «Не позже середины зимы», как сказал Хельги ярл. Свадьба! Конечно, Асольв Непризнанный поедет на свадьбу. Но ему, Лейкниру, там не место. Хватит делать из себя посмешище и понапрасну терзаться. Нечего ему там делать – ни пока она живет там невестой слэтта, ни тем более когда она уедет оттуда, и Каменный Кабан станет такой же пустыней, как весь мир. А скамьи, на которых она когда-то сидела, пороги, через которые она ступала, и ковши, которые держали ее руки, будут только мучить напоминанием о тех временах, когда… «Ты всегда знал, что иначе не будет…» Он никогда больше ее не увидит. Он будет по привычке вслушиваться в голоса из девичьей, ловя звук ее голоса, которого там больше не будет. Он будет смотреть на двери, по привычке ждать, что в проеме появится ее фигура, окутанная волной медно-рыжих, мягко блестящих волос… Тысячи раз он это видел, и каждый раз при ее появлении внутри что-то сладко вздрагивало, сердце радостно билось и мир вокруг светлел. Он будет ждать, а она в это время будет за морем, на другом краю Морского Пути… Лейкнир зажмурился и потряс головой. Не верилось, что это несчастье теперь навсегда.
Все эти мысли так прочно завладели Лейкниром, что он стал совсем равнодушен к своему знатному родичу. На многочисленные вопросы и обращения разговорчивого Торварда ярла он отвечал так неохотно, что любой посчитал бы это весьма невежливым. К счастью, Торвард ярл легко догадался, отчего его спутник так мрачен: чувства их были схожими, хотя и не равными по силе. Догадаться здесь нетрудно: любовь между девушкой и сыном ее воспитателя (или наоборот) – это же самое обычное дело.
– А ты, пожалуй, не очень-то рад, что дочь Вигмара выходит за Хельги ярла, – заговорил Торвард как-то вечером на ночлеге.
Сегодня они ночевали под открытым небом: дорожа временем, Торвард ярл предпочитал пожертвовать ночлегом под крышей, которая была не так уж нужна за месяц до середины лета, ради возможности проехать до темноты еще кусок пути.
– Я не очень-то рад, что Хельги ярл родился на свет, – пробурчал в ответ Лейкнир.
– Даже так? – Торвард отложил нож, которым резал поджарившиеся кусочки мяса над огнем. – Ну, Хельги ярл совсем неплохой парень. Он не виноват, что Вигмар Лисица хочет торговать со слэттами. Наоборот, он очень умный. Это я тоже, понимаешь, дурак – думал, что надо понравиться девушке. А Хельги ярл, даром что молчун, сразу понял – надо нравиться ее родне. У них вообще все в роду очень умные люди. Его папаша всегда умел одерживать победы, не извлекая меча из ножен. Мы так не умеем!
Торвард ухмыльнулся, в душе гордясь, что фьялли побеждают оружием, а не болтовней.
