Эйра встала на ноги и выпрямилась. Фьялли смотрели не нее, затаив дыхание: каждый ждал ее слов, как пророчества самой норны. А ее захватило воодушевление: она должна сказать ему самое важное, ради этого судьба привела ее сюда и столкнула с ним.
– Уходи, Торбранд конунг! – тихо сказала Эйра. – Уходи отсюда. Здесь тебе нечего взять. Уходи, пока ты не нашел здесь свою смерть. Смерть твоя ходит по горам Медного леса; я не знаю ее облика, я не вижу ее лица, но судьбы не изменишь. Смерть твоя выросла из корня квиттингских гор; ты приносил ей жертвы, ты растил ее, и вот она созрела. Уходи!
Голос ее внезапно сломался, глаза налились слезами, она сжала руки перед грудью, и сердце Торбранда дрогнуло: ему вдруг показалось, что она любит его и боится его смерти как величайшего горя.
– Ты… ты мой родич, ты муж моей тетки… – быстро, задыхаясь, продолжала Эйра. – Ты спас ее… ты освободил ее из пещеры великанов, ты вырвал ее из-под власти каменного племени, ты вернул ее к людям. Ты спас ее от жуткой участи, хуже, чем смерть, и я не могу… Не могу желать тебе несчастья. Уходи, возвращайся к себе, в свою землю, так будет лучше для всех.
Торбранд конунг молча смотрел на нее. С ним говорило сердце Медного леса, его дух, слитый из духа тысяч людей, мужчин и женщин, стариков и детей, ныне живущих и давно умерших. Дух поколений говорил в этой странной девушке, племяннице его жены-колдуньи.
Но этого было мало, чтобы заставить Торбранда сына Тородда свернуть с пути. Половину своей жизни он отдал борьбе с этой странной землей. Она наносила ему поражения, она лишала его самого дорогого, она покорялась ему и давала залоги, но ни битвы, ни смерть великана, которого звали корнем квиттингских гор, ни меч Дракон Битвы, ни даже Хёрдис Колдунья, взятая в жены, и сын, рожденный от нее, – ничто не могло закрепить его победу над этой землей. Приходил новый день – и победа, казавшаяся незыблемой, туманом утекала из рук. Торбранд конунг смотрел в глаза Эйре, той, что заменила Квиттингу уведенную им Хёрдис, и весь пройденный путь казался ему бесчисленным множеством туманных ручейков вместо твердой ясной дороги. Его путь не вел к победе и не мог вести. Никакая победа не бывает окончательной. Никакой Дракон Битвы, никакое мужество, сила и удача не подчинят всего одному. Суть жизни – разнообразие бесчисленных стремлений, и ни человек, ни великан, ни бог не сможет собрать в кулак бесконечное число живых ручейков и подчинить их себе. Сейчас он это понял.
Но отступить? Торбранду уже приходилось отступать с Квиттинга. Но он уходил, зная, что вернется. Если он отступит сейчас, этот уход будет последним. Он признает свое бессилие перед духом чужой земли, которая так и оставалась чужой, сколько бы крови фьялли ни проливали на нее. Вернется домой, признает, что все эти десятилетия борьбы, все страдания и жертвы были напрасны… И умрет с сознанием, что отдал свою жизнь поражению…
Нет. Этого он сделать не мог.
– Каков бы ни был мой путь, он мой, и я не сверну с него, – тихо сказал он Эйре, глядя в ее глаза и обращаясь прямо к своей странной судьбе. – Мой меч несет победу или смерть. Они неразрывно скованы в нем, как две стороны клинка, и одной не бывает без другой. Каждому придется умереть, когда настанет его черед. Но мой сын не упрекнет меня в том, что я из-за страха смерти свернул с пути победы.
Эйра еще некоторое время с трепетом смотрела на него, надеясь, что он что-то добавит, но Торбранд молчал, неподвижный и непоколебимый, как скала. Он был проклятьем Квиттинга, но пролитая на Квиттинге кровь фьяллей создала между ними кровное родство.
Когда Эйра услышала, что войско квиттов уже близко, ее сердце забилось часто-часто. Ее мать Эйвильда думала о Лейкнире, надеясь, что ее сын, отныне ее единственная опора, тоже идет в этом войске, и притом боясь битвы, в которой он может погибнуть, и тогда они с Эйрой останутся совсем беззащитными. А Эйра думала только о Хельги. Сердце подсказывало ей, что это он нашел ее, что алый луч перстня альвов тянет его вслед за ней. Скоро, уже совсем скоро они увидятся!
Торбранд конунг со своими приближенными готовился к битве, но не исключал и того, что можно будет договориться мирно.
– Войско у них меньше нашего, и они устали! – рассуждал он. – Им не очень хочется быть перебитыми возле своих домов. Они достаточно навоевались с Бергвидом Черной Шкурой, и боевым пылом не блещут. Может быть, удастся склонить их к выплате дани.
– Мы можем что-то получить с них один раз! – хрипло предрекал Сигвальд. – А на будущий год нас тут и видеть не захотят.
– Даже если так, – что весьма вероятно, не могу не согласиться, – то и один раз может нас обогатить. Я же не ячменем хочу взять эту дань! Если мы возьмем хотя бы сотню мечей Хродерика, то это будет равно дани за десять лет!
– Откуда у них столько?
– Я уверен, что есть, – сказал конунг, и Сёльви Кузнец кивнул в знак согласия. – Не может быть, чтобы здешние духи так ревниво охраняли пустые кладовые.
К тому, что вести переговоры о дне битвы вместо Вигмара Лисицы приедет Хельги сын Хеймира, Торбранд конунг не был готов. Однако этой замене легко нашлось объяснение: фьялли ведь давно знали, что Хельги ярл обручен с Вигмаровой дочерью, и в его желании помочь будущим родичам ничего удивительного нет. Но, хотя Торбранд и принял знатного гостя со всей возможной учтивостью, появление слэттов наполнило его неприятным предчувствием. Это уже случалось однажды, двадцать шесть лет назад. Когда отец Хельги, Хеймир Наследник, как его тогда звали, тоже обрученный с дочерью квиттингского хёвдинга, со своим войском преградил ему, Торбранду, путь и сказал: «Ты не пойдешь дальше». И тогда ему пришлось отступить. Сейчас Торбранд не собирался отступать, но появление слэттов казалось недобрым намеком судьбы, и на Хельги он смотрел еще более острым и холодным взглядом, чем если бы перед ним стоял сам Вигмар Лисица.
Но Хельги сейчас был не очень чувствителен к этому холоду, потому что его мысли сосредоточились на другом. Войдя вслед за встречавшим его Сигвальдом Хрипуном в гридницу, он сразу увидел Эйру. По-другому, казалось, и быть не могло: он ведь ехал сюда ради нее, для него почти не существовало ничего, кроме нее, – ни самой усадьбы, ни толпы фьяллей, ни даже их грозного конунга. Каждый его вздох был шагом к Эйре, и сама сила его стремления к ней должна была вывести ее навстречу ему.
Он почти не замечал того, что вступает в уже знакомый дом, где он однажды уже нашел девушку, которую принял за свою судьбу. Усадьба Каменный Кабан, где хозяйничал Торбранд конунг, казалась совсем не тем Каменным Кабаном, где правил своей округой Вигмар Лисица. Теперь она стала логовом дракона, пещерой Фафнира, где ждало его, Хельги, плененное солнце.
Эйра и Эйвильда стояли по бокам Торбрандова высокого сиденья, а старуха Уннхильд пристроилась на краю скамьи чуть поодаль. Кроме них в гриднице женщин не было. Они напоминали трех норн, живущих возле священного источника Небесной Росы, – старая Урд, Верданди – средних лет, и Скульд, юная норна будущего. Хельги смотрел ей в глаза, и сердце его билось от счастья, что он не придумал ее, что она есть на самом деле, что наконец-то она так близко от него; он не замечал ничего вокруг, кроме ее глаз, и едва не прослушал приветствие Торбранда.
