От Хельги тогда
Сигар был послан
за дочкой единственной
конунга Эйлими, —
пусть соберется
в дорогу скорее,
если живым
застать хочет князя…
[11]
Эйра уже видела, как в усадьбу прибегает какой-то человек, как кричит: «Торбранд конунг победил! Хельги ярл умирает и хочет видеть Эйру дочь Асольва!»
…конунг желает
тебя увидеть,
прежде чем он
расстанется с жизнью.
Эйра видела, как она выбегает из дома, как бежит знакомой дорогой к берегу Золотого озера… Вот она видит толпу людей, темную и грозную, как туча, и все это фьялли. Вот она проталкивается сквозь их толпу и видит Хельги, лежащего на земле в середине площадки, огражденной ореховыми жердями…
Здравствуй, Свава!
Умерь свою скорбь!
Будет последнею
наша встреча:
кровью исходят
конунга раны;
меч поразил меня
рядом с сердцем…
Все это уже было пережито еще до того, как она родилась на свет, и вот сказание ждало ее, чтобы возродиться в ее судьбе. Эйра видела бледное лицо Хельги с закрытыми глазами и кровавую рану на его груди; она чувствовала пронзительный холод в сердце, как будто ее собственная кровь утекает на каменистую землю… Так и будет. Она не станет жить, если он погибнет. Она взойдет на его костер и пронзит себе сердце, чтобы последовать за ним. При мысли об этом она не чувствовала страха смерти или жалости прощания с жизнью; ее жизнью сейчас был только Хельги, и жизнь была только там, где находился он. Неважно, в этом мире или в другом.
Опомнившись, Эйра пыталась гнать от себя эти леденящие душу видения, опасаясь, что мыслями о злом жребии притянет его к себе. Она пыталась думать о другом, воображать победу, но это получалось плохо. В зрелищах победы приходилось бы думать о множестве других людей, а для нее сейчас существовали только двое: она и Хельги. Весь мир, весь род человеческий сосредоточился и замкнулся на них двоих. Они были как Аск и Эмбла в первый день творения… Перед днем творения! Сейчас они еще мертвы, они еще лежат на берегу, среди морского песка и соленых камней, и ждут, ждут прихода трех богов, которые вдохнут в них тепло и дыхание, разум и чувство. И тогда они совершат переход из смерти в жизнь, потом опять из жизни в смерть, чтобы в каком-то ином, новорожденном мире начать все с начала. Опять и опять… В сознании Эйры кружился хоровод превращений, и она не помнила своего места в нем. Она не знала, где она сейчас, в жизни или в смерти, не знала, давно ли она здесь и скоро ли ей предстоит переход…
И мало-помалу из голосов кружащейся вселенной выделился знакомый мягкий голос. Эйра, бесчувственно сидя на лежанке и глядя в медленно тлеющий огонь, слушала его, как голос собственной души, заблудившейся во времени и пространстве:
Девять поколений сменилось с тех пор, как мы пришли на эту землю. Давно умерли те, кто видел потоки раскаленной лавы, сжигавшей нашу древнюю родину, столбы подземного огня, облака пепла, затмившие небо. Умерли и те, кто слышал об этом от отцов и дедов. Я сложила об этом песнь, и теперь только она может рассказать ныне живущим, что толкнуло их предков в путь через море:
В мареве дымном упрятано солнце,
Небо чернеет над гребнем горы,
Плавятся камни, и рушатся склоны,
Плещет из трещин жгучий огонь.
Злобные воды стремятся на землю,
Мчится с верховий грохочущий лед,
Красные реки вливаются в море,
Бьется неистово с лавой вода…
Но язык наш так перемешался с языком островов, что теперь, когда я пою эту песню молодым, мне приходится толковать им почти половину слов. Этому нечего дивиться: ведь у большинства из них матери – островитянки, и дети их рождаются смуглыми и темноглазыми. Каждый из наших мужчин имеет по несколько младших жен с островов, и только старшая берется чистой крови. Она носит белое головное покрывало, как было принято в нашей погибшей земле, и ее называют «фриа витенслойя» – «госпожа белого покрывала».
Из тех, кто помнил ту землю, осталась только одна я. Мои ровесники, дети и внуки моих ровесников стареют и умирают, и только я все живу в белокаменном храме, куда однажды позвала меня Атена Метиа, и остаюсь точно такой же, как в тот день, когда я впервые переступила его порог. Богиня даровала мне бессмертие, хотя я не просила ее о нем. Боги лучше знают, как распределить свои дары. Наши люди говорят, что сама богиня возродилась во мне, но я не думаю, что это правда. Если бы в меня вошел дух богини, откуда же тогда во мне эта тоска по моей, теперь уже только моей, древней и погибшей земле? Эта теплая страна, что видна со ступеней храма, прекрасна, зеленая под ярко-голубым небом, но мне все острее и больнее вспоминается та, другая. Та, где были серые гранитные скалы, где прозрачные горные ручьи бежали по крутым склонам и срывались прямо в море, где вода отражала цвет неба – то голубоватый, то серый, а скалистые черные горы на закате напоминали головы великанов…
Но я не должна уходить туда даже мысленно. Здесь, куда мы пришли, слишком много тайн, которые еще ждут нас. Они ждут, как веками ждал солнечный бог Гелион в черном подземном провале храма, откуда мы достали его, чтобы белый мрамор его чела и золото венца наконец засияли под лучами его небесного воплощения. Человеческий век слишком мал для того, чтобы познать все то, что досталось ему в наследство. Потому я и должна жить, жить бесконечно, и каждая строчка золотых пластинок, которые я разбираю и пересказываю, – это новый корень, который мой народ пускает в Землю Ушедших.
И если я когда-нибудь все-таки умру, это будет означать, что земля Каменных Богов стала нашей…
Эйра подтянула ноги, свернулась на шкуре, покрывавшей лежанку, и незаметно для себя погрузилась в спокойный тихий сон. Смерть перестала пугать ее, в будущем забрезжил тихий ясный свет, и душа пошла на этот свет, туда, где всегда есть место надежде.
* * *
Хельги эта ночь тоже показалась длинной. Вигмар и прочие вожди квиттов ждали его неподалеку, в усадьбе Золотой Ручей, от которой фьялли спешно оттянулись к Каменному Кабану. Когда Хельги объявил, что вызвал конунга фьяллей на поединок, ответом ему сначала послужило молчание. Эта возможность никому не приходила в голову. Условия, им предложенные, тоже вызвали споры. Не всем нравилось обещание платить фьяллям дань, да еще и мечами Хродерика, но Вигмар, недолго подумав, поддержал Хельги.
– Лучше заплатить им сталью, чем кровью, – сказал он. – Сейчас нам важнее всего добиться, чтобы они оставили наши дома. Моя дочь и мои внуки в горе, и я хочу, чтобы они скорее увидели солнечный свет! В другой раз фьялли не застанут нас врасплох и нам не придется выламывать двери собственного дома! Пусть будет так! Хельги ярл – отличный боец, достойнейший соперник, которого мы можем предложить Торбранду. Он знатнее любого из нас, ему покровительствует Один. Его мать – квиттинка, удача будет с ним в битве за свободу ее родины.
