В самой большой перти жил когда-то Кульво, но теперь там осталась только Суксу-эмаг, Пето и две его сестры, Ильве и Леммикки. Лохи-ижанд с семьей жил отдельно, и для покойного Сампи тоже ставили перть, но теперь его молодая вдова, Хелля, с новорожденным ребенком перебралась к большухе. Хлев был общим, и свежие плахи на двери, недавно выломанной медведем, сразу бросались в глаза. Стояла также клеть для припасов. Собачий лай не встречал чужаков, и эта тишина была первым признаком беды, постигшей Юрканне.
Зато с приходом ладожских «волков» здесь сразу стало оживленно и шумно, да и собаки залаяли — троих выученных охотничьих псов они привели с собой. Гости заняли осиротевшую избу Сампи, но все туда не поместились, и по нескольку человек приняли к себе Лохи и Суксу-эмаг. За то, чтобы поселиться под кровом у хозяйки, чуть не вышла драка: всем хотелось, пусть ненадолго, оказаться в одном доме с двумя девушками. Младшая, Леммикки, правда, ходила еще в недоросточках — ей было лет двенадцать. Зато средняя, Ильве, своим видом вполне оправдывала настойчивость Тарвитты. Ей было уже лет шестнадцать, готовая невеста. Невысокая, как все чудины, она была очень миловидна, а ее веселые изжелта-зеленые глаза и бойкость, проявлявшаяся в каждом движении, объясняли, почему ей дали имя лесной красавицы рыси.
[25]
Две дочери Лохи, лет четырнадцати-пятнадцати, да и Хелля, тоже были приятны на вид, но вокруг Ильве, которую главным образом нужно было спасти от злобного женишка, ладожские парни сразу принялись ходить венком. Здесь их никакие запреты не удерживали, кроме уважения гостей к хозяевам, и уже на следующее утро бойкая Ильве отходила веником Смоляна, который пытался обнять подметающую девушку.
— Заслужи сперва! — осадил его Селяня под хохот товарищей. — Не уловил еще «дедушку», а уже к пустоголовке руки тянешь! Вот привезем тушу — тогда проси чего хочешь.
— Да известно, чего он хочет! — смеялся Веденя.
— А ты, что ли, нет?
Селяня был прав: они пришли сюда не глазеть на девушек и не есть хозяйкины сканцы из кислого ржаного теста с начинкой из ячменной каши — для долгожданных помощников Суксу-эмаг не жалела припасов. Сначала нужно было найти медведя, и тот же Пето отправился показывать дорогу к озеру и острову, который теперь назывался Конди-саари — Медвежий остров.
— Ярки ходил вчера искать следы, — рассказывал по дороге Пето. — Нашей собаки ему надолго не хватит, и мы боялись, что нынче ночью или прошлой он опять придет. Но он нашел труп лося, которого волки загнали. Они не все доели, и он уволок его к себе. Видно, объедками и питался в эти две ночи, потому не приходил.
Озеро было довольно большим, с густым ельником по берегам. Остров лежал шагах в ста от берега, и его тоже покрывали заросли. В последние дни новых снегопадов не случалось, и был отчетливо виден след там, где медведь спускался с обрыва, волоча за собой остатки лосиной туши, пересекал заснеженный лед и скрывался среди елей.
— Избушка там. — Пето кивнул на остров. — От берега шагов тридцать. Отсюда не видно, и тропа заросла. Старый Йуури уже лет двадцать как помер, тут больше никто не жил. Мать гадала, что на нас этого мес-ижанда наслали из Ротко, а не то я бы сказал, что это дух Йуури в облике «большелобого» вернулся на старое место. Может, ему не нравится, что мы здесь поселились и палим лес?
— А нам не нравится, что он жрет людей! — Селяня пристально вглядывался в ельник на острове, хотя и знал, что среди дня медведь едва ли покажется. — Ничего, скоро мы его пригласим на праздник и споем ему величальные песни!
Пето пошел первым, показывая дорогу; остальные двинулись по его лыжне, стараясь производить как можно меньше шума. Порядок действий уже был обговорен. Шестнадцать человек — слишком много для того, чтобы бросаться одновременно, они стали бы только мешать друг другу. Стрелой медведя не убьешь, ибо даже раненый он убежит, запутает следы, спрячется, и поиски разъяренной, но хитрющей зверюги будут смертельно опасны. Селяня выбрал пятерых, наиболее сильных, опытных и лучше вооруженных: кроме себя самого, еще Смоляна, Радобожа, Стейна и Эльвира, здоровенного норвежца, который давно уже вышел из парней по возрасту и сам был ростом с хорошего медведя. Они должны были окружить зверя и бить рогатинами, чтобы пригвоздить его к земле и не дать вырваться. Действовать требовалось наверняка: медведь очень живуч и с любой тяжелой раной, даже в печень, легкие или сердце, успевает прожить достаточно долго, чтобы растерзать охотника в клочки. Остальным предстояло ждать наготове, чтобы мгновенно заменить раненого или потерявшего оружие товарища.
Тропа, когда-то проложенная старым Йуури от берега к избушке, давно заросла, и медвежий след петлял между деревьями. Поскольку зверь тащил с собой остатки лосиной туши, приходилось ему нелегко, и на коре елей даже кое-где остались клочки бурой шерсти. Селяня снял один, помял в пальцах, понюхал. «Это медведица! — одними губами сообщил он остальным, сопровождая эти беззвучные слова знаками. — Взрослая, без детенышей».
Вот за ветвями открылась избушка. Поляна перед ней тоже заросла, кусты, молодые деревца подступали прямо к стенам, на крышу много лет назад рухнула ель, наполовину ее разрушив. Низкая полусгнившая дверь валялась поблизости, почти зарытая в снег: видимо, она как-то держалась на косяке, но нынешний дикий обитатель оторвал ее окончательно. Туда, в темный провал, уходил след.
Каждый уже знал, что ему делать. Оставив лыжи и мешки под деревьями, держа оружие наготове, ловцы молча рассыпались, образовали полукруг перед избой: в первом ряду Селяня с товарищами, остальные дальше. Но едва они, увязая по колено в снегу, успели добраться до цели, как где-то наверху послышался шум движений тяжелого тела и треск дерева.
— Вон он, на крысе! — завопил Витошка, имея в виду «на крыше».
Ловцы разом вскинули головы, хотя дальняя, сломанная сторона крыши была видна не всем. А там уже шевелился, разбрасывая снег, огромный бурый ком. Поняв, что за ним пришли, медведь не стал дожидаться охотников и не вышел к ним через дверь, а попытался удрать через разломанную крышу.
— Туда, с той стороны! — во все горло заорал Селяня — таиться было поздно.
С трудом вытягивая ноги из снега, проваливаясь чуть ли не по бедро, парни кинулись в обход избушки. Сверху им на головы валились груды снега, гнилые щепки крыши, обломанные ветки, дождем сыпалась старая промерзшая хвоя.
— Стой! — Взмахом руки Селяня придержал Витошку, который, стремясь успеть раньше, чем медведь спрыгнет с крыши, чуть не оказался прямо на месте падения.
В последний миг сообразив, что делает, Витошка прижался к стволу ели, и тут же почти ему на голову в облаке слежавшегося снега с покосившейся крыши свалилась огромная бурая туша. Парня обдало запахом зверя, но Витошка, не имея времени испугаться, изо всех сил ткнул зверя рогатиной под лопатку — тот как раз приземлился на четыре лапы, и его спина оказалась прямо перед Витошкой, которого он еще не увидел.
То ли сил у пятнадцатилетнего щуплого отрока не хватило, то ли клинок скользнул по лопаточной кости, но особого урона зверю этот удар не причинил. Развернувшись, он с ревом бросился на врага и обрушился на то место, где Витошка только что был, но тот сумел отскочить. Когти лишь скользнули по его колену, содрав чулок и обмотку вместе с половиной черевья. Увязнув в снегу и не имея возможности сделать даже шаг назад, Витошка упал на спину. Тут-то и пришел бы конец младшему сыну воеводы Домагостя, если бы к этому времени не подоспели товарищи — Селяня, Радобож и Эльвир, быстрее других добравшиеся к задней стороне избы. Селяня первым ударил рогатиной, и хотя не попал, но криком отвлек внимание зверя от барахтающегося в снегу и совершенно беспомощного отрока. Здесь довольно густо выросли кусты, поэтому подойти к медведю, мечущемуся между стеной избы и несколькими деревьями, было трудно, к тому же мешал снег. Смолян выскочил из-за другого угла и наконец встал между зверем и Витошкой, которого подоспевшие следом Стейн и Бежан утянули назад, посадили к стене избы и бегло осмотрели. Убедившись, что тот жив и даже почти цел, Стейн оставил Бежана помочь пострадавшему и устремился по натоптанным следам к месту сражения.
