– Ну, наконец, брат!
Мертингер-с-мечом, едва сдерживая клокочущую от ненависти душу и пылающий гневом Адомнан, бежит навстречу своей судьбе...
Мертингер-призрак, в свою очередь, молчит, лишь теперь понимая, отчего Крыш’таан тогда его так назвал. Они похожи. Они одной крови, в глазах каждого из них живет пустота, а душа – колодец без дна и тепла. Но осознание не мешает ненавидеть жестокого орка. Осознание заставляет ненавидеть и себя... Всего лишь...
– Прощай, брат. Гори в Бездне... – прошептал Мертингер-призрак, вздрогнул всем телом и превратился в неотличимый от других клок тумана...
* * *
Эльф открыл глаза. Вокруг стояла тихая ночь; громадные деревья, под которыми он укрылся, тонули во мраке. На небе россыпью сверкали яркие звезды и слегка улыбался щербатый месяц. Тишина окутывала сонной пеленой, лишь сердце предательски стучало в груди. Тук-тук. Тук-тук. Ты еще жив, Мерт, но часть тебя умерла. Слишком важная часть, чтобы обойтись без нее.
Эльфийский лорд отбросил промокший от ночной росы плащ и сел, прислонившись спиной к разлапистой иве. Сразу стало холодно, но этот холод не пугал Мертингера, он был ничем в сравнении с той стужей, что поселилась у него в душе. Где-то рядом заржал Коготь – конь тоже проснулся. Он всегда чувствовал, когда хозяин спит, а когда нет.
«Для тебя человека убить, что мне кружку эля выпить», – пронеслось в голове.
И было не ясно, кто это: Мертингер-призрак, повидавший уже столько греха и падения и сам павший, или же Мертингер-с-мечом, лишь ожидающий неизбежного. Совесть... Эта тварь без жалости, с трехфутовыми, как жернова мельницы, зубами и бездонным желудком, только и ждала момента, чтобы вернуться. К Прóклятому все! Нужно подняться и ехать дальше. Эльф схватился за ветку, чтобы встать, но та предательски надломилась.
«Всего лишь человек», – прозвучало в ответ нелепое оправдание.
«Мальчишка, – возразил голос, – ребенок».
Мертингер наконец поднялся и принялся отряхивать с сапог и плаща мокрую землю и налипшие листья.
«Ребенок. И что? Мало, что ли, ты убивал?»
«Врагов – да. Не безоружных. Не детей».
Эльф со злостью сломал обломок ветки, который все еще держал в руке.
«А дети Крыш’таана? Ты убил их всех, после того как расправился с их отцом».
«Не всех. Один убежал. Но это были орки, грязные кровожадные звери. Недостойные жить».
«И ты поэтому тогда отпустил орчонка? Разве он был чем-то лучше того человеческого дитяти? Или, быть может, ты сам тогда был другим? И кто же ты теперь?»
Резко повернувшись, эльфийский лорд одним движением выхватил Адомнан из ножен, выставив его перед собой, будто угрожая кому-то неведомому, но при этом, абсолютно точно, – всесильному.
– Я лорд Недремлющего Дракона! Я Хранитель Дубового Трона. Я Первый Меч Конкра. Я Адомнан-голод. Я сын своего отца. Я...
«Хе-хе-хе. Как тебя много...»
– Меня зовут Мертингер! Мое имя и моя честь...
«И то и другое – тлен».
– Изыди! – закричал эльф в пустоту. – Я не поддамся! Покуда у меня есть долг перед ней, я не поддамся! Я вызволю ее, и только тогда...
Что будет после, он представлял себе слишком ясно, чтобы произнести вслух. Он вернется домой, наденет свой лучший доспех, оседлает коня, возьмет этот меч и уедет в холодный Стрибор. Уедет не для того, чтобы вернуться. Так поступали его предки, чувствуя близкую неизбежность смерти, такова будет и его судьба. Он слишком устал за эти восемь веков, щедро отпущенных ему Тиеной, слишком устал...
Успокоившись, Мертингер вложил клинок в ножны и упал на колени, возведя очи к небу.
– Мы плоть от плоти Твоей. Как из плоти Твоей пришли мы на свет, так и прахом своим с плотью Твоею навеки сольемся. Жизнь наша суть от Времени Твоего, как даешь Ты начало нашей судьбе, так и обрываешь ее в смертный час. На все воля Твоя, и воля наша лишь часть от воли Твоей. Во всем деяния Твои, и деяния наши лишь часть от деяний Твоих. Ибо мы являемся частью, а Ты существуешь целым, как было и всегда будет, до самых последних дней.
Эльф замолчал, слушая ночь. Затем тихо добавил:
– Почто ты держишь меня, о Бессмертная? Чем жизнь моя может еще служить воле Твоей? Я слишком запутался в хитросплетениях нитей своей судьбы. Я предался гордыне и запятнал свою честь. Позволь мне уйти...
Но небо молчало. Вместо этого эльф вдруг почувствовал, как чей-то мокрый и влажный нос ткнулся в его сложенные домиком ладони. Удивленный Мертингер опустил взгляд и увидел Лиса. Обладатель черно-серебристого меха невозмутимо сидел напротив, сосредоточенно почесывая себя лапой за правым ухом и при этом косясь на эльфа полным участия взглядом.
– Вот так встреча, – только и сумел вымолвить эльфийский лорд.
Где-то рядом пронзительно заржал Коготь, и Лис вздрогнул, как от удара.
– Ты нужен ей, – прозвучали тихие, как будто издалека, слова, затем зверь вскочил на все четыре лапы и метнулся в сторону деревьев.
Лишь почти скрывшись из виду, Лис обернулся еще раз, посмотрев при этом в сторону поляны, на которой пасся Коготь, затем серые влажные глаза вновь уставились на эльфа:
– Твой старый враг узнал о тебе. Опасайся его. Опасайся...
Чудесный зверь исчез, как будто его и не было. Но вместе с ним исчезла и обреченность, терзавшая душу. Мертингер улыбнулся. Лис во все времена считался добрым знаком, а значит, даже для него еще не все потеряно.
Светало... Разлапистые деревья спешили окраситься рассветным багрянцем. Эльф встал с колен, поправил перевязь с мечом и легким шагом направился к привязанному к дереву коню.
* * *
Всадник скакал под проливным дождем на юг, кутаясь в грязный зеленый плащ. По краям тракта вздымались огромные клены, уже успевшие потерять большую часть листвы. Осень вступила в свои права, не щадя ничего яркого и зеленого, как и полагается сему унылому времени года, поре увядания и печали.
Конь бил копытами в грязь и яростно ржал, недовольный погодой. Его хозяин уже привык к подобному поведению своего скакуна – Коготь всегда злился по-настоящему, взаправду, как будто был не конем вовсе, а хищным зверем, неосторожно спущенным кем-то с цепи. Внешне ярость коня резко контрастировала с холодным спокойствием седока, отрешенно взирающего на мир ледяной синевой глаз из-под накинутого на голову капюшона, но внутренне они были слишком похожи: эльф с изуродованным шрамами лицом и его конь с исполосованной злобной силой душой.
Да, Мертингер сумел разгадать душу этого животного, хоть новое знание и далось ему нелегко. Сказать, что конь был весьма необычный, – значило ничего не сказать. Неудивительно, что они столкнулись – в совпадения эльф не верил, но прекрасно понимал, что в этом мире один монстр всегда найдет другого, их будто притягивает друг к другу некая неведомая сила. Мертингер ужаснулся, когда осознал, что таится в желтом лошадином взгляде. Конь был тем, кого в его землях называют киерве, уже не столько живое существо, сколько воплощенное отрицательное чувство. Прóклятый... Ужасное, ненасытное создание, несущее в себе проклятие. Проклятие питаться теми, кто поблизости... Нет, Коготь был не из той нечисти, что пьет кровь. Вампиры, питающиеся кровью, – наиболее привычная форма этого недуга, и именно она известна большинству смертных. С подобными тварями можно и нужно бороться: они олицетворяют зло в своем первозданном виде, несут при этом внутри себя постоянную боль и вынуждены причинять ее другим. Когда-то давно могущественные люди, хотя правильнее будет сказать – нелюди, лорды-носферату правили на этих самых землях, сея страх и пожиная страдания, но со временем все они были побеждены, разбиты, уничтожены и развеяны. Эльф многое знал о тех временах и знал также, что сейчас остались лишь жалкие подобия тех прóклятых созданий, вынужденные с трудом приспосабливаться к жизни среди других существ, которые их боятся и ненавидят. Они по-своему несчастны, эти вампиры. Любой из детей Тиены, заметив кровососа в Конкре, просто выпустит в него меткую осиновую стрелу, благо такая стрела всегда лежит у каждого эльфа в глубине колчана.
