Все еще пребывая в раздумьях, Илдиз едва услышал, как открылась входная дверь, впустив посетителя. Когда же удивленный трактирщик (кого это вдруг принесло?) перевел взгляд на вошедшего, то удивился еще больше – в дверях стоял тот самый чужеземец в длинном темно-зеленом плаще, устроивший пару дней назад на глазах у посетителей настоящую бойню, в одиночку прикончив пятерых людей Райфена. А ребята у Джима не робкого десятка, это Тагур знал не понаслышке – не раз приходилось разнимать пьяные драки. В общем, чужак был не столь прост, как могло показаться на первый взгляд. Илдиз слышал также от своих осведомителей-беспризорников, коих прикармливал по случаю, что, несмотря на все яростные угрозы Райфена (Джима тоже можно понять – в той потасовке его единственный сын лишился руки), давешний посетитель продолжает появляться в порту и, проявляя недюжинное упрямство, пытается встретиться с капитанами, впрочем, как и следовало ожидать, безрезультатно. Похоже, никак не может смириться с тем, что ни один кормчий не возьмет его на борт, хе-хе. Сколько вас таких, самоуверенных наглецов, прибывало в Северную Пристань с деньгами или с мечами, не понимающих, что город корсаров живет по своим законам и чужаку здесь никогда не рады.
– Илдиз Тагур? – Единственный посетитель подошел к трактирной стойке, за которой стоял хозяин заведения.
– Он самый, сударь, а вот ваше имя, боюсь, мне ничего не скажет... Митлонд, или как вас там, – не слишком приветливо отозвался старый трактирщик, хрипя при каждом слове, будто вырывая их из себя с мясом.
– Неважно. У меня есть к вам один вопрос. – Эльфийский лорд привык говорить прямо и начинать беседу издалека явно не собирался.
– Не вам решать, что важно, а что нет, назвавшийся чужим именем, – продолжал гнуть свое Илдиз.
– Какое вам дело до моего имени?! – Глаза Мертингера злобно сверкнули.
– Во-первых, это у вас ко мне дело, а не у меня к вам, – с холодной вежливостью ответил трактирщик, – а во-вторых, я привык доверять тем, кто просит меня о чем-то.
– Повторяю, мое имя касается только меня, – сквозь зубы процедил Мертингер: не часто с ним осмеливались говорить в таком тоне; в душе эльфа понемногу закипал гнев. – Сейчас вы скажете мне все, что знаете о судьбе одного нужного мне человека, и никогда более не увидите меня до самого конца своей никчемной жизни.
– Всего одного человека? И только? – усмехнулся Илдиз. Рука трактирщика бесцеремонно указала на спящего головой вниз на столе в луже собственной рвоты некогда великого барда Брайана Звонкого. – Может, вот этот пьяница...
– Мне нужен определенный человек, – прервал Тагура эльфийский лорд, – его имя Логнир Арвест.
– ...вас устроит? – договорил свою фразу трактирщик и тут же изменился в лице. – Логнир? С какой стати вы спрашиваете о нем?
– Это не ваше дело, – ответил Мертингер.
– Мое дело – послать вас к Бансроту, сударь, – не остался в долгу старик.
– Я заплачу, – эльф сунул руку за пояс, доставая кошель, – хорошо заплачу.
– Уберите свои деньги! – неожиданно взорвался Илдиз Тагур. – Убирайтесь на дно ко всем демонам морским со своими деньгами! Мне они не нужны.
Разъяренный столь наглым отказом, Мертингер схватился за рукоять Адомнана.
– И что? – Глаза старика продолжали пылать гневом, ни тени страха не отразилось на его лице. – Проткнешь меня своей щепкой? Как проткнул сынишку Райфена? Для тебя человека убить, что мне кружку эля выпить, да?! Ну, что ты стоишь, давай! Вытаскивай свой меч, коли за рукоять схватился! Рыбья чешуя тебе в уши, а не Логнир Арвест, ублюдок!
Мертингер отшатнулся и застыл, не зная, что предпринять. Убить старика? Но тогда он ничего не узнает о Логнире. Просто уйти? Тот же плачевный итог. Может быть, пытки (эльф внутренне поморщился от этой мысли), но трактирщик кажется твердым, как камень, ему бы гномом родиться. Что же делать? Что? Охотник потерял след. Впервые за много лет эльфийский лорд растерялся, оказавшись бессильным принять правильное решение...
– Милорд позволит? – откуда-то сзади раздался хрипящий пропитой голос.
Мертингер обернулся. Пьянчуга, все это время храпевший у входа, как-то странно смотрел на него, бережно сжимая в руках старую лютню. Было видно, что некогда этот инструмент представлял собой поистине красивую вещь, но сейчас, без должного ухода, он утратил всю свою прелесть. Когда-то звуковую розетку на овальной вишневой деке украшала тонкая резьба, сейчас почти стершаяся: это были величественные сцены сражений рыцарей и драконов; изящный гриф исписывала вязь декоративного узора из листьев и цветов, а колки на отогнутой черной шейке напоминали стилизованные сердца. Теперь все это скрывалось под пятнами эля и масляными разводами. Дека была продавлена и исцарапана, гриф покрывали застывшие восковые капли, а кончики колков в некоторых местах будто кто-то намеренно грыз.
Музыкант держал свою лютню с жалобным видом, будто ожидая подаяния.
– Брайан, пошел вон! – прикрикнул Илдиз – не хватало еще, чтобы этот безумец с мечом прирезал пьяного менестреля.
– Милорд позволит мне спеть одну песню? – Что бы там ни думал Тагур, сегодня Брайан был трезв как никогда. – В исполнении самого Брайана Звонкого, величайшего из бардов нашего славного королевства?
Мертингер кивнул. Пусть будет песня, просто так стоять посреди зала было невыносимо. Эльф присел за ближайший стол, приготовившись слушать. И Брайан заиграл на лютне, начав мелодию медленным перебором пяти парных струн и все ускоряя движения пальцами, – спустя полминуты Мертингер уже не сомневался, что действительно видит перед собой величайшего барда Ронстрада – даже менестрели Конкра, казалось, не перебирали с такой скоростью струны своих арф. Поначалу эльф ожидал, что услышит нечто вроде грубой песни «Мэри, женушка моя, на расправу, эх, скора!», которую он уже не раз слышал здесь, или нечто тому подобное, спетое хриплым, пропитым голосом, но с самых первых слов баллады будто кто-то полоснул по сердцу когтями и крепко схватил за горло, перебив дыхание. Голос барда был не просто звонок, он гремел, как водопад, а ровная поначалу спокойная мелодия превратилась в боевую сагу. Теперь от нее, казалось, повеяло ледяным ветром, в то время как перебор басовых струн походил на рычание голодного чудовища. Вот какие слова были в той песне:
Удар меча пронзает бег,
Мятежность духа – злой обет,
Горит в руках клинок чертой,
Не в силах обрести покой.
Не в силах разорвать цепей,
Холодных, отгоревших дней,
Как пленник собственных оков,
Он спит под перестук подков.
Ему все чаще снятся сны,
В них бремя тяжкое вины.
В пустых глазах не видно дна,
И кровь драконья холодна.
Что пламя льда, всегда остра
Зола и пыль души костра.
За поворотом ждут враги,
Их кровь и смерть – твои шаги.
