« Но ведь это надо как-то доказать!» — замирая от страха, выговорил я.
« Найдут причину!»
« Какую же?»
« Скажут, что вы сначала отделались от гувернантки, чтобы потом без помех покончить с детьми и завладеть наследством «.
Я закричал и натянул на голову одеяло…
— О несчастная! — пробормотал монах.
— Погодите, погодите, это еще не все… Только не перебивайте меня: я чувствую, как силы меня оставляют!..
Брат Доминик стал слушать дальше. Он задыхался. Его сердце сжалось от отчаяния.
LXVII. ПАУК РАСКИДЫВАЕТ СЕТЬ
Смерть Гертруды ни у кого не вызвала подозрений. Все тяжело переживали потерю, особенно дети. Ореола хотела было занять место Гертруды, но они ее ненавидели, особенно маленькая Леони.
Я впал в тоску и дней пять не выходил из своей комнаты.
Вернулся господин Сарранти. Он попытался меня утешить. Он понимал, что мне тяжело лишиться хорошей и верной служанки, но не мог себе объяснить, чем вызваны мои душевные страдания, похожие на угрызения совести. Он предложил найти другую женщину, чтобы она присматривала за детьми. Однако дети об этом не просили, а я, предвидя возражения Ореолы, отговорился тем, что никто не сможет заменить им бедняжку Гертруду.
Ореола продолжала управлять домом, будто ничего не произошло. Она по-прежнему держалась почтительно, как подобало женщине ее положения, и словно не замечала меня, несомненно уверенная в том, что я никуда от нее не денусь.
Однажды я столкнулся с ней в коридоре.
«Что бы вы делали, — спросила она на ходу, — если бы умерла не Гертруда, а я?»
«Если бы умерла ты, Ореола, я тоже расстался бы с жизнью!» — с жаром вскричал я: одного ее взгляда было довольно, чтобы в моем сердце снова вспыхнула страсть.
«Раз я не умерла, будем жить!» — сказала она и с демонической усмешкой прибавила на родном наречии: — Жду тебя нынче ночью, Жерар».
«Нет, ни за что! — сказал я про себя. — Не пойду!»
Святой отец, — продолжал умирающий, — натуралисты говорят, что в природе встречаются животные, например змеи, способные завораживать взглядом: птичка сама, перелетая все ближе с ветки на ветку, прыгает им в зияющую пасть. Святой отец, говорю вам: злой дух наделил эту женщину такой же способностью. Я сопротивлялся до самой ночи, но в одиннадцать часов неведомая сила повлекла меня помимо моей воли к ее комнате; я прошел по коридору, ступенька за ступенькой поднялся по роковой лестнице… Ореола ждала меня наверху… Я вам уже рассказывал, что на следующее утро после ночных оргий я очень смутно помнил, что делал и говорил, что делали со мной, что говорили мне. И вот после той ночи мне казалось, что мы с Орсолой обсуждали, какие нас ждут удовольствия, имей мы два-три миллиона. С трудом припоминая наш разговор, я затрепетал: такое огромное состояние могло мне достаться только в том случае, если умрут дети моего брата. Но с какой стати Господу прибирать этих двух прелестных детишек, благоуханных и свежих, под стать цветам и плодам, среди которых они играют?.. Правда, мысль о внезапной кончине Гертруды приводила меня в ужас! Тогда я с сжимавшимся от отчаяния сердцем спешил к господину Сарранти. Я заговаривал о каких-нибудь пустяках, потом переводил беседу на детей и, прощаясь, наказывал ему не спускать с них глаз. Он любил их всем сердцем и говорил:
«Не беспокойтесь, я никогда их не оставлю, если только более важные обстоятельства…»
Он хмурился, будто догадываясь, что смертельная угроза, исходившая не от меня, но от кого-то еще, заставляла меня напоминать ему об обязанности следить за детьми, которые были ему доверены.
Теперь, святой отец, я вам расскажу, как Ореоле удалось путем постыдных соблазнов и внушения чудовищных желаний приучить меня к мысли, что может произойти несчастный случай, который сделает меня обладателем всего состояния. И ведь я поверил, что оно совершенно необходимо для моего счастья, потому что каждую ночь Ореола повторяла, что в этом заключается ее счастье… И вот что удивительно: хотя вопрос о браке между мной и этой женщиной никогда не обсуждался, все знали о наших отношениях, и если кто-то из прислуги хотел польстить Ореоле, ее называли «госпожа Жерар». Даже дети взяли это в привычку: они повторяли то, что слышали. Я уверен, что в ее намерения входило стать однажды госпожой Жерар. Однако она несомненно выжидала, когда моя жизнь будет накрепко связана с ее жизнью: нас должно было соединить страшное сообщничество!
Порой средь белого дня меня вдруг охватывала дрожь и я был готов кричать от ужаса; кровавые мысли, подобно привидениям, обступали меня со всех сторон! Я срывался с места и бежал, пока мне не попадался кто-нибудь навстречу. Если я натыкался на детей, я бежал от них прочь. Если мне встречался господин Сарранти, я снова и снова приказывал ему следить за детьми и прибавлял: «Я так их люблю, бедных детей моего дорогого Жака!»
Я успокаивался; эти слова, произнесенные вслух, помогали мне обрести силы.
Но наступала ночь, и гнусная Пенелопа уничтожала своими поцелуями, своими желаниями, своей неслыханной жаждой к любовным ласкам все то святое и милосердное, что моя совесть накопила за день! Должен признаться, что, по мере того как шло время, ночному труду становилось все легче разрушать дневную работу. Наконец, хотя я видел осуществление ужасных замыслов лишь в далекой перспективе, я постепенно привык относиться к состоянию племянников как к своему собственному, и однажды в присутствии Ореолы у меня вырвались такие слова: «Когда я стану богат, куплю соседнее имение».
Но кто мог сделать меня богатым? «Случай!» — так это называла Ореола. Случай должен был сделать меня наследником моих племянников… Однако, святой отец, кто в подобных обстоятельствах рассчитывает на случай, — покачав головой, заметил умирающий, — тот готов прийти ему на помощь!..
Дойдя до этого места, г-н Жерар так изменился в лице, что монах счел своим долгом прервать его мрачную исповедь, как ни жаждал он услышать продолжение ее, становившейся, чем дальше, тем страшнее.
Умирающий на мгновение замолчал, чтобы собраться с силами. Если вначале ему страшно было говорить, то теперь он хотел поскорее закончить свой рассказ.
Доминиканец расширенными от ужаса глазами следил за мертвенно-бледным лицом г-на Жерара, в душе которого происходила страшная борьба. Тот снова заговорил, но так тихо, что монах был вынужден почти припасть ухом к его губам.
— В это время, — продолжал г-н Жерар, — произошел случай, о котором нельзя умолчать. Леони, по натуре необыкновенно добрая, была в то же время горда не по годам. В Бразилии, откуда ее вывезли в четырехлетнем возрасте, она привыкла к многочисленной прислуге, безукоризненно вымуштрованной и исполнявшей любое ее желание, достаточно было ей сказать слово, подать знак. После смерти Гертруды девочка нередко жаловалась на Ореолу; та не скрывала своей ненависти, относилась к ней невнимательно и даже позволяла себе грубость. Девочка раза два-три жаловалась мне на нее, но, видя, что ухватки Ореолы остались прежними, обратилась к господину Сарранти. Тот со всей возможной деликатностью дал мне понять, что моя личная снисходительность к Ореоле не дает ей права забывать, что Виктор и Леони — истинные хозяева в этом доме.
