Едва за ним затворилась дверь, как слова, которые она не могла выговорить в присутствии Камилла, сорвались у нее с языка.
— Я задыхаюсь! — прошептала она.
Она снова отворила окно и облокотилась на подоконник — так же, как недавно в ожидании Камилла.
Так она до самого утра просидела не шевелясь.
Только когда ночная мгла стала рассеиваться, Кармелита встрепенулась и, словно только сейчас заметив, который час, возвела к небу прекрасные глаза, вздохнула и легла в постель.
Это происшествие было первым облачком, промелькнувшим между молодыми людьми.
Камилл сказал Кармелите, что купил не все.
В действительности он не купил ничего, если только читателю угодно будет припомнить, на что креол употребил время.
Итак, надо было снова ехать в Париж.
И Камилл поехал. На сей раз все покупки были сделаны: ничто не отвлекло Камилла от его намерений.
Он вернулся рано.
Кармелита не ждала его у окна, она гуляла в саду — том самом, где находился предназначавшийся для Коломбана павильон.
С этого дня Камилл стал отлучаться все чаще, и беззаботность, вернее сказать, равнодушие Кармелиты не сдерживало, а, скорее, подталкивало его к тому.
Постепенно его поездки в Париж стали настолько частыми, что уж редкий день его можно было застать дома.
То он спешил на Марсово поле, то на премьеру в Оперу, то на петушиные бои, устраиваемые у заставы. Справедливости ради следует заметить, что всякий раз Камилл предлагал Кармелите: «Хочешь поехать со мной, дорогая?» Но Кармелита отвечала: «Спасибо».
И Камилл отправлялся один.
Однажды утром, когда его не было дома, в дверь позвонили.
Кармелита слышала звонок. Но с некоторых пор этот звук не вызывал в ее душе волнения.
Позвонили еще раз. Она подняла голову, отложила вышивание; удивляясь, почему садовница долго не открывает, Кармелита подошла к окну, отодвинула занавеску, посмотрела, кто звонит, и вскрикнула от изумления: внизу стоял Коломбан!
От страха она чуть было не лишилась чувств.
Она выбежала на лестницу. Садовница, возвращавшаяся из глубины сада, показалась в коридоре.
— Нанетта! — закричала Кармелита. — Проводите господина в садовый павильон и не говорите ему, что я здесь.
Потом она заперла дверь на ключ, дрожащими руками задвинула засов и села — вернее, упала — на диван.
Коломбан!..
Он аккуратно писал Камиллу, однако со времени отъезда бретонца Камилл ни разу не заглянул на улицу Сен-Жак, и письма оставались лежать нераспечатанными у Мари Жанны.
А беззаботный Камилл, не получая их, не счел нужным сам написать бывшему товарищу по коллежу.
Кстати сказать, насколько это было в его власти, он старался забыть своего друга.
Коломбан явился живым укором за преданную дружбу, за нарушенное обещание, а это сулило Камиллу угрызения совести!
Молчание креола обеспокоило Коломбана, как ни мало он был подозрителен.
Кроме того, бретонец — так ему самому, по крайней мере, казалось — совершенно окреп душой среди суровых красот родного края.
Он чувствовал, что обрел стойкость и набрался сил, бродя среди каменных глыб Карнака и карабкаясь по отвесным армориканским скалам.
Наступил день, когда он себе сказал:
«Я здоров и снова продолжу учебу. Заодно погляжу, что поделывают Камилл с Кармелитой».
Он заставил себя улыбнуться, произнося их имена, и вообразил, что уже пережил боль потери.
Итак, он отправился в путь, полагая, что совершенно справился со своими чувствами.
Кажущаяся победа над собой оказалась в действительности поражением, но он этого не знал. Одному Богу была ведома его тайна.
Он прибыл в Париж и нанял экипаж, торопясь на улицу Сен-Жак.
Было семь часов утра: он застанет Камилла в постели.
Камилл был ленив, как всякий креол.
А вот Кармелита, верно, уже поднялась. Он помнил, что она просыпалась вместе с птицами, как и они, песней встречая восход.
С сильно бьющимся сердцем и пылающим лицом он приехал на улицу Сен-Жак.
Мари Жанна увидела, как он выходит из экипажа.
— Да это господин Коломбан! — воскликнула она. — Куда это вы, господин Коломбан?
— Как куда? К себе! К Камиллу! — отвечал он.
— Да он уж давно съехал, ваш господин Камилл!
— Съехал? — переспросил Коломбан.
— Да, да, да.
— А?..
Коломбан замешкался.
— А Кармелита?.. — сделав над собой усилие, спросил он.
— Тоже переехала.
— Куда же они отправились? — спросил Коломбан.
— Да почем я знаю? Муж вам, верно, скажет, да еще, может быть, мадемуазель Шант-Лила, прачка.
Коломбан прислонился к стене, чтобы не упасть.
— Ну хорошо, — едва выговорил он. — Дайте мне ключи от квартиры.
— Ключ от квартиры? Зачем? — удивилась Мари Жанна.
— Зачем обыкновенно спрашивают ключ от своей квартиры?
— Чтобы войти к себе! Но вы-то здесь больше не живете!
— Как не живу? — сдавленным голосом проговорил бретонец.
— Вы тоже переехали.
— Я… Переехал? Вы в своем уме?
— Не жалуюсь! Можете подняться, если угодно. Ваша бывшая квартира совершенно пуста: господин Камилл вывез всю мебель и сказал, что вы переезжаете вместе с ними.
— С ними? — переспросил Коломбан. Все поплыло у него перед глазами.
— Раз я должен жить с ними, надо же мне, по крайней мере, знать их адрес! — пролепетал он.
— Кажется, это где-то в Мёдоне, — отвечала Мари Жанна. Молодой человек еще не отпустил экипаж, в котором приехал. Он снова погрузил свой чемодан, сел в карету и приказал:
— В Мёдон!
Полтора часа спустя он был уже в Мёдоне. Но читатели помнят, что Камилл жил в Ба-Мёдоне.
Как истинный бретонец, Коломбан был терпелив и упрям. Он неутомимо переходил от двери к двери.
В последнем доме ему сказали, что молодых людей следует, по-видимому, искать в Ба-Мёдоне.
Коломбан отправился в Ба-Мёдон.
В Ба-Мёдоне дело пошло лучше: ему показали дом; он позвонил раз, потом другой.
Кармелита выглянула в окно, узнала его и приказала Нанетте ничего о ней не говорить и проводить Коломбана в павильон.
