– Меня устроят и примитивные истины, – сказала
Даша. – Больна ли она, насколько серьезно больна, что ее могло привести в
нынешнее состояние и когда нынешнее состояние сменится более-менее
удовлетворительным, позволившим бы ее допросить, пусть мягко… – Она
усмехнулась. – Архимягко, если уж мы с вами осваиваем лексику вождя…
– Понятно. Больна, безусловно. Тяжело больна. Полное
отсутствие контакта, ориентировка во времени и пространстве практически
отсутствует… Иными словами, замкнута на себя. По-моему, совершенно не
представляет, где находится, – но в то же время ничуть этим не тяготится.
– То есть – не буйствует? На стены, простите за
вульгарные термины профана, не лезет?
– Да, вот именно. В этом отношении с ней, слава богу,
никаких хлопот – не протестует, не пытается что-то сломать, наружу не рвется,
фиксировать на коечке ни разу не пришлось. Разумеется, ей давали приличные дозы
соответствующих лекарств, но одним фармакологическим воздействием этого не
объяснить.
– А чем еще это можно объяснить?
– Течением болезни, я полагаю. Крайне глубокий аутизм.
Видите ли, обычно больные всеми силами стараются доказать, что они как раз
здоровы, рвутся наружу, требуют свободы, встречи с самым главным начальством, с
прокурором… Здесь мы ничего подобного не имеем. Глубокое погружение в себя – с
одной стороны, это облегчает работу младшему персоналу, с другой же затягивает
наши труды по установлению точного диагноза. Были, правда, поначалу хлопоты…
– Конкретно?
– Когда она начала приходить в себя после первого
массированного купирования и было решено снять ее с вязок, она немножко…
поскандалила. Требовала танков.
– Каких?
– Ну, знаете, этих, с гусеницами, башнями и
пушками… – объяснил он невыносимо покровительственным тоном, словно
растолковывал младенцу некие азы. Изобразил даже рукой волнообразное
движение. – Танк как боевая машина… вот тут она, как вы точно изволили
выразиться, немножко и лезла на стенки. К тому времени как раз приехал отец с
нешуточной свитой, с ним и наше начальство из горздравотдела… – Он с явным
неудовольствием пожевал губами, словно бы постарев на миг лет на десять. –
Папочка у нее, надо вам сказать…
– Сталкивалась, – кратко сказала Даша.
– Ну, тогда понимаете.
– Сказал, что если это понадобится любимому чадушке, он
сюда пригонит взвод настоящих танков и заставит ползать взад-вперед и
вправо-влево?
– Примерно, – с вымученной улыбкой ушибленного
реформами интеллигента кивнул психиатр. – В общем, через четверть часа
люди из его свиты привезли целый мешок игрушечных танков. Я вам скажу
откровенно: от моего мнения ничего и не зависело, все решало начальство.
Впрочем, сам я не вижу ничего страшного в том, что ей дали игрушки.
Единственное, что мы выторговали – чтобы танки ей дали по нашему выбору, те,
которыми нельзя нанести себе увечье, без выступающих твердых частей. Его люди
прямо здесь отпиливали стволы перочинными ножиками…
– И что? – с любопытством спросила Даша.
– Вы знаете, успокоилась. Целыми часами катает эти свои
танки по полу – но боже упаси, если кто-то окажется у ее танка на пути, вот
тогда-то начинается визг… А в остальном – нисколечко не буйствует. Но
доискаться подробностей мы не можем. Ничего она не помнит…
– Может она симулировать?
– Сомневаюсь. Сильно сомневаюсь. У нас уже побывал сам
Прушанский – это, знаете ли, наше светило, чуть ли не все мы, местные, у него
учились… Версию о симуляции он решительно отвергает.
Что до Даши, ее такие аргументы не убеждали ничуть – даже
медицинские светила в наше время положили зубы на полку и порой способны в
обмен на бумажки с водяными знаками поступиться принципами. Однако высказывать
здесь сию еретическую мысль не представлялось возможным…
– Наркотики просматриваются? – спросила она.
– Нет. «Дорожек» где бы то ни было на теле не
зафиксировано. Вообще следов недавних уколов нет. В крови мы тоже ничего не
нашли…
– Это еще ни о чем не говорит, верно?
– Верно, – согласился он. – Но даже если она
и принимала наркотики, медицинскими средствами это определить, увы, невозможно.
Родители категорически утверждают, что ничего подобного не замечали. Это
опять-таки ни о чем не говорит. Как показывает практика, родители такие вещи
замечают в последнюю очередь, если замечают вообще… Однако поймите меня
правильно…
– Понимаю, кажется, – сказала Даша. – А могла
она в таком состоянии… в том состоянии, в каком ее обнаружили, убить человека?
Застрелить, если конкретнее?
– Свободно, – сказал он, кивая. – И
застрелить, и зарезать, и сбросить с балкона – прецедентов хватает… Убить – и
даже не понять, что натворила. – Он подобрался. – Но это, понятно,
чисто теоретически, без привязки к данному случаю…
– Помилуйте, я и не пытаюсь… – сказала Даша с
честной, открытой улыбкой. – Э т о ведь может наступить внезапно?
– Безусловно. Человек просыпается утром – и
начинается. При том, что его поведение в предшествующий день не давало никаких
оснований… Порой срыв наступает, что называется, как гром с ясного неба, средь
бела дня. Человеческий мозг, Дарья Андреевна, – одна грандиозная загадка.
Скажу вам по секрету – мы не знаем, что там творится. Имеем дело лишь со «входом»
и «выходом», но что происходит в самом «черном ящике» – тайна сия велика есть.
Забавы с лекарствами ничего не проясняют. Известно лишь: если дать пациенту
зеленую таблетку – следует ждать реакции по варианту «А», а применение белой
микстурки повлечет за собой реакцию по варианту «Б». И неизвестно, что внутри.
Еще Корсаков…
– Простите, – мягко прервала Даша, почувствовав,
что разговор плавно сползает в теоретические бездны. – Но с тем же успехом
могли и сработать некие внешние факторы?
– Ну разумеется! Особо сильные переживания, стресс,
вызванный внешними факторами взрыв неконтролируемых эмоций. Давление на психику
со стороны третьего лица, унижения, издевательства, – он глянул на Дашу
словно бы виновато. – Извините, вы намерены углубляться в детали, связанные
с личностью того человека…
Даша молча кивнула с неподвижным лицом.
– Ее не насиловали, – сказал врач. – Никаких
следов сексуального контакта, в какой бы то ни было форме. Но издевались над
ней старательно и изощренно – прижигали сигаретой, били плеткой, все это вполне
могло вызвать у благополучной, изнеженной девочки нешуточный срыв…
– Она вам так ничего и не сказала?
Врач досадливо поморщился:
