Танк полз прямо на Дашу, отметившую мимоходом, что густые,
длинные волосы миллионеровской дочки прекрасно расчесаны – либо ее безумие не
простирается столь глубоко, чтобы забыть о внешности, либо сюда регулярно
пригоняют парикмахершу. Вероятнее всего второе.
Она непроизвольно отступила на полшага, когда большой
зеленый танк замер у самой решетки. Женя подняла голову, безмятежно улыбнулась,
чуть приподняла танк, заставив его подпрыгнуть, громко сказала:
– Пх!
И выпрямилась, слегка пошатнувшись. В движениях было все же
нечто скованное, механическое – медикаментов не жалели – и лицо застывшее, чуть
обрюзгшее. Но глаза были красивые, серые, прозрачные, полные то ли веселого
безумия, то ли безумного веселья. Столкнувшись с ней взглядом, Даша испытала
весьма сложные чувства, которые ни за что не взялась бы сейчас истолковать.
Недоверие, страх, отвращение? Все вместе?
К ней протянулась через решетку тонкая, изящная рука, и Даша
на миг растерялась.
– Дай пистолет, – сказала Женя, вперившись в нее
прозрачным, пустым взглядом.
Даша оглянулась на врача. Тот безмолвствовал. Охраннички
тоже растерялись, не имея, должно быть, инструкций на сей счет.
– Нету пистолета, – проговорила Даша скованно.
– Ну и жадина, – безмятежно сказала Женя,
отступила на пару шагов, подняла к груди сжатый кулак, потом выбросила его
вперед, словно отдавая салют невидимой шпагой. – Вив ле брюмер!
И словно вмиг потеряла интерес к стоявшим по ту сторону
решетки – повернулась на пятках, снова слегка пошатнувшись при этом, опустилась
на коленки и покатила танк в сторону кровати, припевая:
– Вив ле брюмер, вив ле брюмер…
Врач выжидательно покашливал. Бесполезно. Все впустую.
Отойдя в сторону, Даша поманила того из охранников, кто был постарше. И сказала
без выражения:
– Мне надо встретиться с Калюжным. И побыстрее.
– Боюсь, не получится…
– А вы не бойтесь, – сказала она почти
грубо. – Вы ему просто скажите, что это рандеву может пойти на пользу не
только мне, но и вашему боссу…
«Дело прямо-таки шибает интеллектуализмом, – угрюмо
думала она, шагая следом за врачом к желанному выходу. – Мерилин Монро,
загадочные эскизы (исполненные, как показала экспертиза, хорошими импортными
красками), музыка, картины, шоу-бизнес, переплетение творческих и
околотворческих интриг… Теперь еще и брюмер. Сие искусственное и недолго
прожившее название месяца история связывает с одним-единственным значительным
событием – восемнадцатого брюмера (год, правда, Даша точно не помнила) Наполеон
номер один совершил государственный переворот, разогнав тогдашний парламент,
или как он там именовался…» И больше со словом «брюмер» не связано ничего
мало-мальски выдающегося – словоохотливый гид, кое-как разумевший по-русски
полицейский, говорил ей это в Париже.
…Она еще вчера составила для себя на бумаге нечто вроде
дебета-кредита. Слева – наиболее значительные события из жизни Мерилин Монро и
ее наиболее известные пристрастия. Справа – эквивалент данных событий и
привычек, но уже касаемо той Монро, что именовалась Маргаритой. В графе
«киносъемки» справа красовался прочерк, а вот напротив нескольких других
позиций – предусмотрительно оставленное до детального выяснения пустое
место.
И потому первой ее мыслью после Ниночкиных слов было: «Ну
вот, ставим галочку…»
– Дневник?
– Ага, – сказала Ниночка. – Дневника я нигде
не нашла. Такая большая, довольно толстая тетрадь…
– В красной обложке? – спросила Даша.
– Нашли?
– Да нет, – сказала Даша. – У Мерилин был
дневник в красной обложке.
– Ага, вот то-то и оно… Ритка и здесь должна была
копировать кумира, сами понимаете. И все это выглядит тем смешнее, что она
терпеть не могла писать что-то в дневнике. Однако старалась.
– Ты в этот дневник заглядывала?
– Нет, она никогда не давала. Понедельник у нее
именовался «писучим днем» – хоть пару строчек, но следовало, взяв себя за
шиворот, внести на скрижали… Ваши хорошо смотрели?
– Хорошо, – кивнула Даша. – Нигде ничего. А
мог он лежать в той шкатулке?
– Вы знаете, вполне. По размеру подходит, туда три
таких дневника упрятать можно…
В кончиках пальцев возник знакомый зуд – нетерпения и
азарта. Она торопливо спросила:
– И больше ничего не пропало?
– Ничего, я хорошо осмотрелась…
– Ну ладно, – сказала Даша. – Как живется, не
обижают?
– Да вы что, нормальные девчонки…
– Вот и прекрасно, – Даша поднялась. – За
вахту и носу не высовывать, никаких звонков, потерпи уж…
– А надолго?
– Потерпи, – уклончиво сказала Даша. – Пока…
Вышла в коридор.
Три девушки, курсанты, не без почтительности дожидавшиеся в
отдалении, вопросительно воззрились на живое олицетворение того, что избранный
ими путь способен вознести неглупое существо женского пола к олимпийским
высотам. Мысль эта читалась в их распахнутых глазищах так наглядно, что Даше
стало стыдно и неловко – не расхолаживать же соплюшек первого года обучения…
– Как постоялица? – тихонько спросила она у
белобрысой Ксаночки.
– Нормальная девчонка, ничего…
– Приглядывай, Ксана, – сказала Даша. – Но только,
я тебя умоляю, без глупых излишеств. Она у нас даже не подозреваемая, так что
не надо искать у нее в носовом платке зашитых наркотиков и надеяться, будто
ночью во сне станет бормотать роковые тайны… Однако, если вздумает кому-то
звонить, я должна знать моментально… Всего хорошего, кадеты! – отдала
честь двумя пальцами на французский манер, повернулась и быстро пошла прочь по
коридорам альма матер, не испытывая, в общем, ни умиления, ни ностальгии.
Интересно, способна ли история, вопреки Марксу, повторяться
не в виде фарса, а в облике столь же натуральной, как и в первый раз, трагедии?
И можно ли, старательно моделируя жизнь своего кумира, нарваться на те же
опасности, что тридцать с лишним лет назад кумира сгубили?
Так сразу и не скажешь…
Даша, разумеется, не взялась бы определять, насколько
правдива версия об убийстве Мерилин Монро. Чертовски трудно решать
криминалистическую загадку, случившуюся три с лишним десятка лет назад, да еще
на другом конце света, в чужой стране. В этой версии есть своя сермяжная
правда, и не более того.
