– Да нет, все нормально.
– Вот и ладушки. Брось все силы на ту парочку, что
уволокла Нину, из кожи вон вывернись. А у меня – свои заморочки…
…В глубине души она заранее приготовилась – не к
прямому хамству, конечно, к подчеркнуто издевательской вежливости и взглядам
свысока. В «империи Бека» любили щегольнуть своей крутизной, старательно
уподобляясь былым ухарям-купцам…
Однако встретили, в общем, довольно мирно. Едва услышав ее
фамилию, охранник при галстуке провел ее в роскошный холл, минуя проход со
всяческими детекторами – оружия, взрывчатки, хитрой аппаратуры. Со стороны этот
проход выглядел совершенно безобидно, но Даша-то знала его секрет. То, что ее
провели через дверь для VIР, можно считать знаком внимания…
На мягком кожаном диване, под клеткой с огромным цветастым
попугаем она высидела не более двух минут. Что опять-таки было знаком особого
расположения – однажды на этом самом диване сорок минут продержали главу
администрации района, из чистого принципа, чтобы знал, куда заявился. По
достойной доверия информации, Беклемишев в это время охаживал в своем кабинете
очаровательную секретаршу – не столько обуреваемый плотскими вожделениями,
сколько из желания довести принципы до логического конца. И, ничуточки не
покривив против истины, заявлять потом: «Сидит это он, как жаба на печи, а я
тем временем Натку понукаю…» Говоря откровенно, Даша нисколечко не жалела
униженного чиновничка, ибо он заявился по собственному желанию, почтительно
потолковать о некоем скользком дельце, с которого рассчитывал получить левый
навар. А следовательно, напросился на хамское обхождение сам…
Появилась вышеупомянутая секретарша, продуманно-холеная
белокурая дива в светло-сиреневом костюме с символической юбчонкой, вызвавшем у
Даши кратковременный промельк типично женской зависти. Вышколена была,
стервочка, приходится признать – шагая за ней следом, Даша поневоле ощутила
себя героиней великосветского сериала о тяжелой жизни простых бразильских
миллионеров.
Беклемишев, конечно же, не простер радушие настолько, чтобы
встать при виде дамы – восседал за необъятным столом под своей парсуной,
писанной маслом, невыносимо яркими красками. Увековеченный на полотне Бек был,
как положено первогильдийскому купчине, бородат, на столе перед ним
громоздились кучей золотые монеты неведомо каких стран и народов, имелись также
все атрибуты многотрудного купеческого ремесла – весы, счеты, украшенные
висячими печатями свитки, гусиные перья в золотом жбанчике и неведомо зачем
присовокупленный циркуль. Вне всякого сомнения, национал-патриот усмотрел бы в
этом циркуле масонскую символику, но Даша, относившаяся к политике
наплевательски, решила, что шантарский нувориш попросту углядел подобный
инструмент на какой-то картине и захотел ради вящей пышности оснастить им свое
подобие.
Окинув взглядом кабинет, Даша не усмотрела ничего похожего
на диван или софу – и мимолетно-злорадно посочувствовала секретарше, от
которой, несомненно, требовалась в таких вот условиях толика акробатического
мастерства. Села в мягкое кресло и принялась подыскивать подходящую фразу, в
которой сочетались бы независимость, капелька шантажа, искреннее расположение к
удрученному отцу, а также…
Не пришлось стараться – Беклемишев что-то проворчал в виде
приветствия и осведомился с ходу:
– Какую-нибудь сделку будете предлагать?
– Пожалуй, – сказала Даша, обрадованная, что ее
избавили от дипломатических преамбул. – Я вас никогда не считала дураком.
Понимаю, что вы чувствовали… Но с тех пор успели, уверена, перекипеть, обдумать
все на трезвую голову и понять: их обоих подставили, и вашу Женю, и моего шефа,
это не более чем поганый спектакль…
– Пить что-нибудь будете? – прервал он несколько
сварливо, но все же не столь хамским тоном, какого Даша ожидала.
Вспомнив парижское турне, свой лучик света в темном царстве,
она сказала небрежно:
– Вот разве что рюмку «Империал Кингдом» с капелькой
«Перрье»…
Блондинка воззрилась на шефа чуть растерянно – не было у них
ни того, ни другого, сразу видно.
– Впрочем, я не настаиваю, – сказала Даша. –
На «Пепси» согласна.
Блондинка принесла ей запотевший бокал и по знаку шефа
исчезла за дверью. Даша присмотрелась к портрету и фыркнула про себя: купчина
был одет не в приличествующий сословию строгий кафтан, а в нечто среднее меж
стрелецким камзолом и нарядом сказочного царевича – неведомая узорчатая ткань,
самоцветы, меховая оторочка…
– Правду про вас говорят, что вы при необходимости –
сущий гестаповец в юбке? – спросил Беклемишев, озирая ее не без доли
мужского интереса.
– Полноте, стоит ли верить слухам? – улыбнулась
Даша. – Про вас отдельные декаденты болтают, что именно вы держите общак
Шантарской губернии – как лицо в «понятии» постороннее, но все же пользующееся
доверием. Прикажете всему верить?
Беклемишев осклабился:
– Не дает покоя иным ментам шантарский общак, так рученьки
и свербят… Короче, зачем пришли, наступив на гордость?
Даша подняла брови:
– Помилуйте, ни на что я не наступала. Просто
рассудила, что наши интересы в какой-то точке могут пересечься, на краткое
время, правда, но это-то меня и привлекает. Вы же уже знаете, что я загребла
Камышана. Знаете, не надо таких невинных взглядов. Вашу подслушку у него на
квартире мои ребята нарочно отключили не сразу – чтобы вы узнали… Только вы до
него уже не дотянетесь. Да и не в нем, похоже, дело…
– Короче, – повторил он. – И конкретнее.
– Да бога ради, – сказала Даша. – Ваши
мальчики его старательно разрабатывали. И не могли не накопать что-то
интересное – вы, в отличие от меня, сирой, предписаниями и параграфами не
связаны ничуть. Я вам предлагаю простую сделку: поделитесь материалами. А я, со
своей стороны, гарантирую: кто бы там ни устроил вашей Жене эту гнусь, я его
сделаю. Ох, как я его сделаю… Потому что так уж вышло: то, что случилось с
вашей дочкой, теснейшим образом переплетено с убийством человека, за которого я
обязана отомстить. Такой расклад. Такой мой вульгарный и шкурный интерес. Вас
эти аргументы убеждают? Других у меня нет…
Он преспокойно поднял трубку и распорядился:
– Пятую папку ко мне. Целиком. – Глянул на Дашу
довольно мирно: – Сейчас принесут.
Чудеса продолжались: не прошло и минуты, как верзила при
галстуке, с некоторыми проблесками интеллекта во взоре, внес довольно пухлую
папку и, повинуясь небрежному жесту хозяина, протянул ее Даше. Поклонился и
сгинул.
– Все, чем богаты, – процедил Беклемишев. – Еще
просьбы будут?
– Нет, – сказала она, вставая. – Разрешите уж
откланяться…
Смешно, но она испытала прямо-таки детский страх – вдруг
передумает, накинется и отберет… Папка, как она успела мельком отметить,
ломилась от фотографий большого формата и листков машинописного текста.
