– Не слышала, – осторожно сказала Даша. –
Вряд ли кто-то стал бы фиксировать в документах. Специфика. Помните в Москве,
дело Витухновской? Вмешалась отечественная интеллигенция вкупе с зарубежной и в
два счета разъяснила следствию: если цыган торгует наркотиками, то это
наказуемо, а ежели порошок толкает поэтесса, то ей это вроде бы даже и
положено, творческого процесса ради…
– Вообще-то, там многое не доказано…
– А я от муровских знакомых слышала, что дело было
верное.
Она встрепенулась, увидев, как распахнулась дверь ванной.
Понятые старательно отвернулись. Показался Илья Лазаревич с закатанными по
локоть просторными рукавами белого халата. Лицо у него было крайне
многозначительное, и Даша обреченно вздохнула.
Старик прошел в роскошную кухню, старательно притворил за
собой дверь, принялся протирать извлеченным из кармана огромным пестрым платком
влажные руки. Некоторую любовь к театральным эффектам он питал всегда (в юности
даже, по слухам, пытался попасть в театр Мейерхольда, но не принял привычки
Мейерхольда держать на столе маузер и убрался себе восвояси).
Слухам про Мейерхольда она не верила, поскольку была
сыскарем и умела сопоставлять даты. Когда Лазаревич достиг отроческих лет,
Мейерхольд уже остепенился от угара первых революционных лет и маузера на столе
не держал…
– Ну? – спросила Даша.
– Конечно, мне еще скажут веское слово за рентген и
скальпель патологоанатома, – сообщил старик. – Но что касается до
общего и целого… Дашенька, вы таки можете меня зарезать, как Юдифь Олоферна, но
я буду стоять на том убеждении, что никаких других травм, кроме перелома шейных
позвонков, сии останки не содержат. Объектов, непочтительно именуемых
«жмуриками», ваш старый еврей повидал на самую малость поменьше, чем Ротшильд –
золота, а уж сколько повидал Ротшильд золота, вы себе немного представляете…
– Убийство? – тихо спросила Даша.
– Вот это уже ваша забота, Дашенька, – пожал
плечами старик. – Я вам говорю за одно то, что, с точки зрения медицины, у
нее обязаны быть травматические повреждения черепа, коли уж она грянулась во
весь рост, поскользнувшись на мыле… Но я не нахожу ни малейших.
– Все-таки женщина, – сказал Чегодаев. –
Роскошная грива густых волос, могла смягчить…
– И все равно – ни малейшей гематомочки не прощупывается.
А должно бы, иначе – не сидеть мне в синагоге у восточной стены…
– А причем тут восточная стена? – угрюмо спросила
Даша.
– При том, Дашенька, что она в синагоге самая почетная,
чтоб вам было известно…
– Ну ладно… – сказала она ничуть не
веселее. – Пусть еще патологоанатомы посмотрят, в самом-то деле… Как
насчет времени смерти?
– Хоть я и не бог, но предположительно скажу – от
восьми до десяти часов назад.
– Меж четырьмя и шестью утра?
– Примерно.
– А как насчет изменения позы трупа? – вмешался
Чегодаев.
– Вряд ли таковое имело место, – сказал старик,
садясь. – Я вам все подробно напишу, а бедняжку можно увозить… Ничего не
имеете против? – Он облегченно откинулся к стене, полузакрыв глаза. –
Ф-ф… Годы все-таки неприятная вещь, когда их много.
Даша переглянулась с Чегодаевым. По совести говоря, она все
же не считала старого эксперта истиной в последней инстанции, несмотря на весь
его опыт, но вслух, конечно, ничего подобного не сказала бы.
– И еще, – сказал старик, полуоткрыв глаза. –
Ноготки у нее красивые, длинные, ухоженные, но парочка обломана совершенно
неприглядным образом, а под ногтями, под всеми практически, какие-то частички,
ничуть не похожие на обыкновенную неряшливую грязь. Я там старательно собрал в
конвертик, сколько удалось. Больше похоже на волокна ткани. Конечно, и это
ничего не доказывает, однако…
– Ладно, – сказала Даша. – Меж четырьмя и
шестью утра?
– И никак не позже шести, если ваш старый еврей хоть
капельку соображает насчет покойников…
Глава 2
Суета и сюрпризы
– Ну ладно, – сказала Даша. – Увозите тело,
если прокуратура не против… (Чегодаев движением головы дал понять, что против
ничего не имеет.) Схожу посмотрю, что там делается…
В комнате сноровисто продолжали обыск, он же – осмотр. Ловко
обогнув занятых делом людей, Даша распахнула высокую дверь из натурального
дерева, определить которое с ходу не смогла, да и не пыталась забивать голову
такой чепухой.
И оказалась в роскошной спальне, выдержанной в
золотисто-багряных тонах, со светлой мебелью. В глаза прежде всего бросалась не
обстановка, а огромные цветные фотографии числом не менее дюжины, красовавшиеся
на стенах, где только возможно. Мерилин во всех видах, конечно. Самая большая
Мерилин, в натуральную величину, пожалуй, украшала собою стену – стояла с
ослепительной улыбкой в каком-то фантастическом платье, облегавшем, право
слово, как вторая кожа. На миг взыграли чисто женские инстинкты, и Даша
залюбовалась чудом портновского искусства, всерьез гадая, из чего оно может
быть сочинено.
Самая маленькая Мерилин представляла собой фото величиной с
открытку, стоявшее в рамке на ночном столике. Рамка, сдается, серебряная. Там
Мерилин выглядела спокойной, чуточку усталой, не улыбалась, а просто смотрела
на зрителя так, словно хотела сказать что-то вроде: «Ну и вот она я, какая уж
есть…»
Тренированный сыщицкий взор сразу подметил несообразность, и
тут же стало ясно, в чем она заключается: одна из Мерилин, в джинсах и вишневой
блузке, стояла, положив руку на капот вишневого, в тон блузке, «мерседеса», и
мерс был чуть ли не самой последней модели. Меж тем даже Даше было известно,
что Мерилин-оригинал то ли покончила с собой, то ли была убита больше тридцати
лет назад. Не было тогда таких мерсов и быть не могло.
Ну разумеется, на этом снимке – Мерилин-дубль. Сходство и в
самом деле потрясающее. Даша попыталась определить, где заснят оригинал, а где
дубль, но на других снимках не было столь явных подсказок, и она оставила это
пустое занятие. Отметила лишь идеальный порядок в спальне, вздохнула и
направилась в самую дальнюю комнату.
Славка сидел лицом к двери, по старой привычке, а напротив
него вполоборота к Даше помещался невысокий мужичок, этакий джинсовый мальчик
лет пятидесяти, лысоватый и крепкий, но тенорком напоминавший скорее подростка
в период алых прыщей и полового созревания. Он возбужденно толковал что-то, не
обратив на Дашу ни малейшего внимания, торопился, глотал слова, помогал себе
отчаянными жестами обеих рук. Даша остановилась в дверях, вытащила блокнот с
отрывными листами и принялась энергично черкать.
– …потому что лечить от алкоголизма – это всегда палка
о двух концах, бабушка надвое сказала, и вообще, все, кого я знал, кто
завязывал, потом развязывали так, что небу становилось тошно, или как там
говорится – жарко, да?
