– Да вроде бы, – отделался универсальной фразой
Славка, вопросительно подняв взгляд на Дашу.
Она шагнула вперед и показала Славке верхнюю страничку
блокнота, держа так, чтобы не рассмотрел джинсовый мальчик. Там был изображен
череп с костями, увенчанный вопросительным знаком, а пониже крупно выведено:
«4-00 – 6-00». Череп согласно их давнему нехитрому коду обозначал
предположительную насильственную смерть. Будь смерть естественной, вместо
черепа красовался бы крест.
Славка чуть заметно дернул бровью, его равнодушное участие к
собеседнику вмиг сменилось мгновенным острым интересом, чего собеседник
заметить не мог, а вот Даша определила сразу – слишком долго проработали бок о
бок.
Тут только джинсовый заметил Дашу, воззрился без всякого
интереса, с видом невыразимой печали. Первые впечатления бывают и обманчивы, но
вот страха в нем Даша вроде бы не чуяла, взвинчен и печален до предела, но
испуг вроде бы не просматривается…
– Начальство, – сказал Славка собеседнику, показав
глазами на Дашу.
В глазах у того не появилось ни любопытства, ни мужского
интереса. «Как бы не расхныкался, – подумала Даша, садясь в уголке, –
полное впечатление, слезу сейчас пустит…»
– Гражданин Гуреев, – сказал ей Славка. –
Менеджер… покойной.
– Сердце? – пискливо выговорил гражданин Гуреев,
уставясь на Дашу отрешенно и тоскливо.
– Простите?
– У нее что, сердце отказало?
– А сердце было больное? – спросила Даша.
– Сердце было здоровое, только если пить такими дозами,
и у быка будет инфаркт…
– Крепко закладывала?
– Ага. И старательно. – Он схватился за голову.
Странно, но в этом жесте не было ни капли дурной театральности. – Сразу
надо было ехать, может, и откачали бы…
– Простите? – повторила Даша.
– Я рассказывал уже… – Он кивнул на Славку и без перехода
зачастил истеричной скороговоркой: – Я ей позвонил в час, когда уже прошли все
сроки… Нам же надо было ехать записываться, а студия сейчас стоит бешеные
деньги… Она меня послала и далековато, бросила трубку, я опять позвонил, она
опять послала, по голосу видно было, что после позавчерашнего… Я больше не
звонил, а минут через сорок поехал, хотел, извините, оттаскать на матах,
приезжаю – а на площадке сущий митинг, потому что Ритка успела затопить
нижнюю квартиру… Ну, и потом… – он сморщился, прямо-таки скрючился.
– В час? – громко переспросила Даша.
– Ну, минут в пять второго… Не позже.
«Хорошенькие дела», – подумала Даша не без смятения.
– Извините, – сказала она. – А вы уверены,
что это была… Маргарита?
– А кто ж еще?
– Ну, может, вы номером ошиблись?
– У меня ее номер в памяти. В телефонной памяти. Она
мне оба раза ясно сказала: «Пошел ты, Робик, со своей записью…» Какие тут
ошибки?
– А голос был точно ее?
– Я, знаете, не анализировал, – впервые огрызнулся
осиротевший менеджер. – Обычный Риткин пьяный голос, вот и все. Не могла
же это быть Нина?! Я про горничную…
– Понятно, – сказала Даша, чувствуя нехорошую
сухость во рту. – Продолжайте, я не мешаю…
Не было особенного продолжения. Славка, задав несколько
абсолютно ненужных вопросов, довольно мастерски съехал на единственно важный
сейчас: где гражданин Гуреев пребывал с трех часов ночи до семи утра? Последний
без малейших колебаний и промедлений сообщил, что домой вчера приехал около
одиннадцати вечера и часов до двух дня, пока не поехал материть беспутную
подопечную, пребывал в кругу семьи, состоящей из супруги, двух детей и
бассет-хаунда, не названного им по имени.
Не было смысла возиться с ним и далее. Решительно встав,
Даша кивнула Славке:
– Пойдем покурим? Вы пока здесь посидите, простите, не
знаю…
– Роберт, – сказал он отрешенно. – Роберт
Петрович. Так все-таки сердце?
– Ох, не знаю, – сказала Даша. – Там еще
доктор колдует… Вы тело, кстати, не трогали?
– Я ее только взял за руку, смотрел пульс, а потом
участковый меня оттер, почти сразу же…
Даша внимательно осмотрелась и, убедившись, что в комнате
нет телефона, а из кармана у безутешного менеджера не торчит ничего,
напоминавшего бы сотовик, вновь решительным кивком поманила Славку. Первой
вошла в спальню, оказавшись под перекрестными взглядами дюжины настоящих и
поддельных Мерилин. Придвинула блиставшую чистотой хрустальную пепельницу,
сказала:
– Похоже, имеем головную боль…
Лицо у верного сподвижника было сосредоточенно-злое – Даша
прекрасно знала это выражение.
– Точно – шесть утра? – спросил он тихо.
– От четырех до шести, – сказала Даша. –
Лазаревич может ошибаться, но не настолько…
– И – не сердце?
– Перелом шейных позвонков, – сказала Даша. –
Что интересно, без иных сопутствующих повреждений. Последнее слово за
патологами, и все же… Когда старик нас подводил?
– Ну, тогда получается совсем интересно, – сказал
Славка. – Роберт клянется и божится, что покойница его дважды послала
матом посредством телефона, и как раз после тринадцати ноль-ноль. Между прочим,
если это все же мокрушка, Роберту она невыгодна в первую очередь – он
работал совсем по-западному, на проценте, а процент был жирный…
– Это, вообще-то, ничего еще не доказывает, –
сказала Даша. – Может, там безответная роковая страсть и фатальная
ревность…
– Да все возможно, конечно. Сергей поехал к нему на
хату, порасспрошать порядка ради… Только это не самое интересное, Даш. –
Он извлек из просторного кармана пуховика белый конверт из плотной бумаги,
двумя пальцами вытащил несколько фотографий. – Глянь. Пальчики с них уже
сняли, так что давай смело…
Даша машинально, порядка ради пересчитала полароидные
фотографии – шесть. Все они с небольшими вариациями являли один и тот же сюжет:
перед объективом бездарно позировала подогретая спиртным компания, состоявшая
из подрастрепанной Маргариты Монро в синем вечернем платье с разрезом сбоку и
символическим декольте, а также трех не менее поддавших личностей мужского пола
в хороших костюмах с полуразвязанными галстуками. Фотографировал все время
кто-то из трех кавалеров – этот вывод Даша сделала довольно быстро, кого-то
одного постоянно недоставало на снимках, тут и стажер сообразит…
Судя по декорациям, пиршество имело место быть то ли в
шикарной новорусской квартире, то ли на не менее роскошной даче – в кадре
постоянно маячили то угол мраморного камина, то огромный ковер с развешанными
на нем в художественном беспорядке саблями и шпагами, то высоченное окно,
задернутое собранной в идеальные дугообразные складки синей портьерой –
вульгарное определение «штора» вряд ли тут подходило. Да и уставленный
недешевыми бутылками стол являл собою чудо заграничного мебельного мастерства.
