– Знаешь, за что ты на меня ощериваешься? –
спросил Роман негромко. – Не за то, что я будто бы подавляю твою
волю, – да боже упаси, подавишь твою волю, как же… Сама кого хочешь подавишь…
У меня создалось впечатление, что ты чертовски боишься быть обыкновенной. Взять
да и простецки взвыть от удовольствия. Суперменшей тебе надо быть двадцать
четыре часа в сутки… Вот и щетинишься.
– Ладно, психолог, – сказала она,
усмехнувшись. – Разлей коньяк. Что там Волхович, он-то как щетинится?
– Плевать мне, как он щетинится, – отмахнулся
Роман. – Ежели по большому счету, ваши с ним дела меня не касаются. Ну
зачем мне это надо? Конечно, если он вздумает тебе делать пакости, скажи. Найду
способ утихомирить.
– Бог ты мой, какие мы влиятельные…
– Не в том дело. Кого-кого, а уж свою женщину я
защитить обязан. Ты только не начинай опять, прекрасно понимаю, что ты в этом
городе самая крутая… Но должно же быть что-то чисто человеческое?
– Ну, я, вообще-то, не уверена, будто я – твоя
женщина, – сказала Даша. – А защищаться сама привыкла. – Из-за
чего Волхович у тебя на крючке?
Даша молча смотрела на него и улыбалась.
– Вопрос снимается, как политически незрелый, –
сказал Роман весело. – А я у тебя не на крючке?
– Гоняла бы я с тобой в таком случае коньяки…
Пистолет неприятно оттягивал карман халата. Даша сердито
вынула его и сунула в секретер.
– Я-то думал, вроде бы под подушку полагается, ежели
классически…
Она промолчала. Подумала, что сама себе противоречит: то
считает его главной пружиной неведомого механизма, то пытается зациклиться на
презумпции невиновности. Неужели только оттого, что готова стонать в его
объятиях от неприкрытого звериного удовольствия? «Я не потеряла голову, –
повторяла она, как заклинание, – я не потеряла голову, просто испытываю
нечто, чего прежде не было, вот и весь сказ… Вот именно, не было. Я играю, да и
он лицедействует, умом мы, скорее всего, понимаем все про другого, но
присутствует еще что-то, и это загадочное нечто нельзя списать на изощренную
игру: противоестественная тяга жертвы и охотника, ежесекундно меняющихся
ролями, стремление выиграть… и тут же жажда наслаждения, не имеющая ничего
общего со сложнейшей шахматной партией… может, мы оба такие уроды, что даже
лицедействовать стремимся насквозь естественно? Неразрывно сплести охоту и
удовольствие друг от друга? Что ж, в мире, где столько уродов, никого это не
удивит ни капельки…»
Она машинально положила ногу на ногу, перехватила его взгляд
и уселась, как школьница в классе.
– Интересно, ты краснеть умеешь? – спросил он
тихо.
– Разучилась, – отрезала Даша. – Музыку
поставим?
– Подожди, я сам. – Он вынул из кармана
кассету. – Запись где-то уникальная – домашний концерт Риточки Монро,
который в серию не пошел по причине несоответствия примитивным вкусам толпы…
Вмажем?
Она налила себе доверху немаленькую рюмку, спасаясь от
тягостных раздумий, ахнула, как воду. И тут же наполнила вновь, откинулась на
спинку потертого кресла, слушая ленивый, богатый, хрипловато-сонный голос:
– Афиши старого спектакля
мы в речку выбросим, смеясь.
Вина не пролили ни капли,
но жизнь до капли пролилась.
Творим легенды невозбранно,
и непохожи оттого
герои вашего романа
на героиню моего…
Она прикрыла глаза – казалось, засасывает некая бездна. Она
раздвоилась – на рыжую стерву, умевшую бить так, что хрустели кости, и
беспомощную, испуганную девочку. И поразилась лицу Романа, слушавшего песню с
небывалой сосредоточенностью, – у него был вид человека, тщетно
пытавшегося вспомнить растаявший сон.
– Но в парадоксы мы одеты,
но сроду нет на нас креста,
и не хотим держать в секрете,
что жизнь запутанно проста.
И только небо, только звезды под ногами,
и все вопросы чуть жестоко решены,
и ей одной, лишь ей одной, Прекрасной Даме
все наши мудрые грехи посвящены…
– Как ты думаешь, кто ее убил? – спросила она.
– Кого? – Роман и в самом деле очнулся, как
разбуженный. – А… Жизнь. У жизни есть свойство убивать… Дашенька, до того
я устал от этой жизни… Что самое скверное, другой не хочется… «Ибо иго мое
благо и бремя мое легко». Евангелие от Матфея. А вот интересно, могла бы ты
войти в мою жизнь?
– Дорогой шлюхой? – усмехнулась она.
– Волком в стаю, Дашка.
– Настоящие волки из стаи в стаю не переходят. Так-то
вот.
Они сидели, касаясь друг друга коленями, и Даша поразилась
странной смеси жестокости и беспомощности, на миг исказившей его лицо. Впервые
ей встретился человек, которого невозможно было понять до конца…
Через миг она оказалась в его объятиях. Первое время
боролась – совсем не так, как следовало бы бороться обученной боевой собаке,
чисто по-женски трепыхаясь. Что-то за всем за этим стояло, и объятия были не
просто объятия, и в воздухе неощутимым электричеством витало что-то непонятное…
потом сломалась, позволила опустить себя на диван, закинула руки за голову,
подчиняясь его движениям, не шевельнулась, когда он длинным и прочным поясом от
старого халата привязывал ее запястья к обшарпанному поручню дивана. Увидела
совсем рядом его лицо, легонько попыталась освободиться. Запястья были
привязаны бережно, так что боли не было, но освободиться не удалось бы.
– Настоящий столичный стиль кавалера из
метрополии… – усмехнулась она, чувствуя, как голос временами пресекается.
– А не боишься, что я тебя убью? – спросил он
вдруг.
– Нет…
– Потому что отец меня видел?
– Да нет, я про вообще… – Она улыбнулась и
помотала головой, разметав волосы по плечам, она и в самом деле нисколечко не
боялась, потому что обрела способность угадывать ходы наперед, по крайней мере
в этой игре. – Не от твоей руки, милый, мне пасть суждено…
Роман вышел и тут же вернулся со своим узким шелковым
шарфом. Наклонившись над ней, неторопливо завязал ей глаза, крепко поцеловал в
губы.
– Свет погаси, – попросила Даша шепотом.
– А вот уж нет. Погашу, когда покраснеешь.
– Дождешься…
Почувствовав губами касание стекла, она приоткрыла рот,
проглотила коньяк, не поперхнувшись. Полы халатика разлетелись, она ощущала
прикосновения ладоней и губ, как никогда прежде остро, ожогами, постанывая и
зажмурившись под повязкой – волки любили друг друга. Это волчьи зубы осторожно
покусывали ее живот, опускаясь все ниже, волчьи лапы сжимали ее бедра под
беспощадным электрическим светом. Кажется, она жарко покраснела, сообразив
наконец, что с ней сейчас проделают, – но волчицы столь же бесстыдны, как
и волки, и Даша, открыв настойчивой пасти самое сокровенное местечко, слепо
закинула голову, ища губами напрягшуюся плоть. Волк и волчица содрогались от
дикого наслаждения властью над самым интимным, победителей и побежденных не
было, звери правили брачный танец…
