Я гораздо менее забавен, чем Лора, есть отчего прийти в
отчаяние.
– Вас-то каким ветром сюда занесло, Макс?
Увольнительная на берег, в порядке поощрения от трижды
краснознаменного журнала «Полный дзэн», сказать об этом Тинатин не
представляется возможным.
Это – не забавно.
– Пришел посмотреть, что делают конкуренты.
– Бенсимон – ваш конкурент?
– Ну не совсем. Я не снимаю девушек из мира fashion. :
Следующий вопрос должен исходить от Тинатин – что-то типа «У вас нет на это
денег?» или «Тогда что же вы снимаете, Макс? Юношей из мира BDSM?».
Но Тинатин молчит. Выкручивайся сам, бэбик.
– Я не снимаю девушек из мира fashion. Мне это
неинтересно.
Тинатин молчит.
– Моя специализация – мелкие животные, погибшие
насильственной смертью.
– Мелкие животные?..
Приподними же бровь, Тинатин!
– Суслики, сурки, крысы, которые попали под разделочный
нож, кошки, которые попали под асфальтоукладчик… – меня несет. – Кончина
птиц в линиях высоковольтных передач – вообще отдельный повод для фотосессии…
– И что потом?
– А что – потом?
– Что потом вы делаете со снимками?
– Дарю хорошеньким девушкам на День святого Валентина.
Я жду реакции Тинатин – хоть какой-нибудь: удивление,
растерянность, гримаса легкой брезгливости тоже бы подошла. Но Тинатин
безмятежна.
– Вас интересуют только животные? – Голос Тинатин
безмятежен так же, как и она сама. – А люди, погибшие насильственной
смертью, не интересуют вас совсем?
То, что происходит в следующую секунду, не поддается
никакому объяснению: Тинатин целует меня в губы. Нет, не так: Тинатин целует
меня.
В губы.
Еще мгновение назад нас разделяло добрых полтора метра,
никак не меньше, когда же она успела приблизиться?.. Впрочем, совсем не это
волнует меня, совсем не это, – в конце концов, об этом можно подумать
позже, оставшись в гибельном одиночестве. А заодно и о том, как она разглядела,
что глаза у меня разные, – не снимая своих проклятых очков; и пятно крови
(если оно и было) на галстуке – как ей удалось определить его цвет?
Ее губы.
Они лениво скользят по поверхности моих собственных губ, и
не помышляя нырнуть поглубже, никаким сертификатом по дайвингу здесь и не
пахнет, о запахах вообще речи не ведется. Ее губы – не соленые и не сладкие, в
них нет ни остроты, ни горечи, с тем же успехом можно было бы целоваться с
пластиковым стаканчиком. Определенно, это самый странный поцелуй в моей жизни,
сам факт его существования бессмысленней, в нем нет и намека на светлое
будущее, на прогулки поддождем, на смятые простыни и кофе по утрам, на покупку
горного байка, диггерство и посещение религиозных святынь Ближнего и Среднего
Востока. В нем нет и намека на откровения о бывших любовниках, детских болезнях
и юношеских фобиях, «я так хочу тебя, лифт – самое подходящее место, только не
забудь о резинках» – совсем не тот случай. Совсем не тот поцелуй.
Совсем не тот. И все же, все же…
Мне страшно подумать о том, что он когда-нибудь кончится.
Но пока он и не думает кончаться, в пластиковом стаканчике
неожиданно появляются дыры, их края оплавлены, что-то не так.
Тинатин не целует, хотя видимость поцелуя все еще
сохраняется, она водит жалом (скорпионьего хвоста?); она снимает, считывает
информацию – но ей приходится жертвовать и частью своей. Не думаю, что ей так
уж нравится жертвовать, это побочный эффект любой тактильной близости, с
которым необходимо мириться, как с неизбежным злом.
Оба моих века склеены – верхнее-нижнее, верхнее-нижнее, лишь
в картинках, проносящихся в темноте перед ними, ни единой монтажной склейки,
что это? прошлая жизнь Тинатин, ее фантазии, ее ночные кошмары – точно
определить жанр невозможно, вот если бы на моем месте оказался Жан-Луи… Черт,
если бы на моем месте сейчас оказался Жан-Луи – я бы просто-напросто убил бы
его… «А люди, погибшие насильственной смертью, не интересуют вас совсем?»
Интересуют ли они саму Тинатин?
В картинках, проносящихся в темноте, перед моими сомкнутыми
веками, – не ответ, лишь часть ответа. Все ответы скрывает волшебный
фонарь, тот самый, трансформировавшийся впоследствии в «кино – это и правда 24
кадра в секунду», именно так я привык думать. И нет никаких причин, чтобы я
стал думать иначе, даже теперь, когда вместо волшебного фонаря передо мной
болтается пластиковый стаканчик с дырками. Сквозь них и просматривается часть
ответа: залитая кровью ушная раковина (кому она принадлежала?), мертвый зрачок
(как давно он мертв?), скорчившаяся фигура – ноги подтянуты к животу, как у
эмбриона, лужа под ней – кровь, формалин?.. У меня кружится голова, а губы
девушки, еще секунду назад такие плотные, такие осязаемые, вдруг перестают
существовать.
Она и сама перестает существовать – я готов поклясться в
этом!..
Фотография на стене напротив: не Тинатин, но и не Наоми, не
Кристи Терлингтон, всего лишь урбанистический пейзаж, складки домов в
полузабытом стиле «courreges-look»
[13]
, – фотография на
стене напротив просматривается великолепно. Появись сейчас Лора – я увидел бы
даже частички туши, осыпавшиеся с ее ресниц. Но Лоры нет, хотя заявленные ею
тридцать секунд давно прошли. Или – и не думали начинаться?
Лоры нет.
Два сортирных бодигарда – вот что я вижу вместо Лоры и – что
еще нелепее – вместо Тинатин. Два сортирных бодигарда и плейбой с разными
глазами между ними.
Я ошибся, у него не разные глаза – самые обыкновенные, в
масть друг другу, никакой дисгармонии, никакого неудобства, вот только когда я
ошибся – сейчас или тогда? И на плейбоя он не похож, разве что на младшего
брата capungo, более удачливого, более респектабельного, без привкуса
амфетамина на языке, без пороховой гари на ладонях – костюм от «Brioni» против
селедочного хвоста. Троица дефилирует мимо меня, инцидент у оскалившихся
писсуаров забыт напрочь, да и кто бы стал на нем циклиться?.. Циклюсь обычно я,
и по более ничтожным поводам, повод находится и теперь:
затылки.
Затылки у всех троих выбриты одинаково тщательно, сто к
одному: так же тщательно выбриты у них подмышки, а грудь и вовсе выщипана
иорданской нитью – беспроигрышный вариант для pipi-party с полной обнаженкой и
ссаньем на танцпол в финале вечерины.
Ненавижу таких типов.
А этих, сорвавших показательный поцелуй Тинатин, втройне
ненавижу, чтоб вы сдохли, гребите отсюда подальше, сукины дети!..
Приступ ненависти проходит так же внезапно, как и
начался, – бодигарды и их владелец исчезают из поля зрения – это
во-вторых. Во-первых же (что делает второй и все последующие пункты совершенно
необязательными) – Тинатин возвращается ко мне.
