– Пиво можно выпить на кухне.
Жан-Луи не очень-то гостеприимен, но ведь никто не заставлял
его открывать передо мной входную дверь. Но если уж открыл… А фотографии на
камине имеют такое же отношение к нему, как и спаривающиеся бабочки:
стена с одиноким окном, за ним нет ничего, кроме черноты;
фронтон какой-то лавки – то ли бакалейной, то ли чайной,
вьющиеся растения в кадках, выставленные на улицу, на переднем плане – велосипед:
краска на раме облупилась, сквозь нее проступает ржавчина;
близкая перспектива улицы: беленые стены домов, синие двери,
синие ставни, открытые террасы вторых этажей, каменные плиты мостовой тоже
кажутся побеленными, – все это напоминает Средиземноморье, но я не совсем
уверен. В глубине кадра – там, где крылья улицы почти смыкаются, – силуэт
человеческой фигуры.
Кроме призрачного силуэта на снимках нет ни единой
персоналии, возможно, эти места дороги сердцу Жан-Луи, напоминают ему о чем-то
важном, или, наоборот, незначительном, жизнь полна незначительных вещей, они и
составляют ее суть. Статуэтка, зажатая между снимками, может напомнить лишь о
том, что фарфор хрупок и недолговечен, пасторальная сценка: юноша в парике и
камзоле с флейтой у губ и девушка, аккомпанирующая ему на клавесине, почти все
пальцы у обоих отбиты. Лучше всего сохранился мопс у ног юноши, даже хвост у
него на месте. Саксонский трофей, как сказал бы Пи, такие вывозились из
Германии тоннами после Второй мировой – вместе с коврами, сервизами и
аккордеонами. Дед Пи тоже кое-что вывез, а двоюродный дед Пи – эмигрировал в
Канаду сразу после окончания боевых действий. Возможно, нам всем придется
эмигрировать в Канаду, всему человечеству, россказни Пи об участии его предков
во Второй мировой нисколько не трогают Лору. Меня, кстати, тоже. Какая музыка
льется из-под отбитых фарфоровых пальцев?
Жан-Луи знает наверняка. Но что он знает о Тинатин?..
– Расскажи мне об этой девушке. О Тинатин.
– Ты за этим пришел?
– Нетрудно догадаться, Лу.
– С чего ты взял, что я могу что-то о ней рассказать?
– Ты знаешь ее, ты даже выпивал с ней.
– Ну и что?
– И ты не был в нее влюблен.
– Это резко меняет дело, – Жан-Луи улыбается.
– Это просто меняет дело. Ты не был влюблен, значит,
можешь рассказать. Только влюбленные ни на чем не могут сосредоточиться и паяют
окружающим лишь о своих чувствах.
Неужели это говорю я? Впору увольняться с должности штатного
кинокритика и переходить на работу в слезоточивый еженедельник для домохозяек.
Рубрика «Люди и страсти» мне подойдет. Колченогий байроновский романтизм и
утирание соплей всем страждущим, письма от экзальтированных мамзелек будут
приходить мешками, в каждом из них – засушенные корни кровохлебки.
Rhizomata cum radicibus Sanguisorbae.
– Держись от нее подальше, Макс. Она разбила не одно
сердце.
– Ты вещал мне вовсе не о сердцах.
– Головы она тоже разбивает.
– Откусывает. Ты забыл.
– Неважно. Разбивает, откусывает – и это не метафора.
– Откусывает, как самка богомола? Во время траха?
Жан-Луи морщится. «Трах» в его словаре синонимов (33 750
слов, включая артикли, составитель – Мод) отсутствует по определению.
– Откуда у тебя эта фотография? В прихожей, там, где
богомолы?
– Подарок.
– От нее?
– Нет. От одного парня, фотографа. Ее он тоже
фотографировал.
Я до сих пор не уверен, об одной ли девушке мы говорим. Но
пока все сходится – помертвевшее лицо Жан-Луи, когда я впервые упомянул о
Тинатин, описал ее. Должно быть, мое лицо выглядело не лучше при встрече с ней.
– Вот как? Может, спишешь его адресок?
– Зачем?
– Хочу поговорить с ним, если уж из тебя ничего не
вытянуть.
– Думаю, тебе вряд ли удастся поговорить.
– Это почему же?
– Его нет. Он погиб в прошлом году. Несчастный случай
на горнолыжном курорте. Где-то в Австрии. Его накрыло лавиной.
Погиб. Отлично. Одним конкурентом меньше.
– И как его звали?
– Илья. Илья Макаров.
– А снимки на камине? Тоже его?
Мне не нравится физиономия Жан-Луи, определенно. Хотя
упоминание о каминных ландшафтах не вызывает у Лу той бурной реакции, какую
вызвало упоминание о Тинатин: всего лишь легкая, запутавшаяся в бороде улыбка
превосходства – как будто он уже успел посмотреть новый опус Ромера, а я этот
опус прощелкал.
– Нет. Не его. Вырезал из журнала «Вокруг света». Люблю
пейзажную лирику.
В пустой комнате Жан-Луи ни ножниц, ни журналов не
просматривается, очевидно, все это добро спрятано в кладовке. За закрытой
дверью.
Добраться до нее мне так и не удается, как не удается
добраться до откровений о Тинатин. Все заканчивается сосанием пива на кухне, с
шаткого табурета, на котором я сижу, хорошо видны богомолы. Временами мне
кажется, что картинка оживает, лапки самца дергаются в конвульсиях – с его
точки зрения смерть фотоохотника на австрийском горнолыжном курорте вовсе не
кажется случайной. Если у самцов-богомолов есть свой бог, он наверняка этому
посодействовал.
Вот что напоминает мне фактура стен в квартире Жан-Луи:
скорлупу грецкого ореха.
Внешнюю ее сторону, внутренней я никогда не видел.
…Пи перекатывает орехи в руке, подобно китайским шарикам с
драконами. Или с заезженным символом инь-ян, единственная разница – орехи не
звенят.
– …Вчера мы были с ним в стрип-клубе, – Яночку
распирает от желания рассказать о вновь обретенном мачо. – И для нас
исполнили приватный танец. Правда, романтично?
– Безумно романтично, – поддакивает Пи. – Я
бы тоже исполнил для тебя приватный танец.
– Ты совсем не в моем вкусе.
– А я, милый?..
Лора, мастер провокаций, гений эпатажа, с традиционным
гермафродитским «милый», с традиционным похлопыванием ладонью по первой
подвернувшейся щеке, зачем Лора делает это? Туповатая секретарша влечет Лору не
больше, чем памятник миноносцу «Стремительный», сюжет с ней не наскребет и двух
строк в «Live:-):-)ournal», намедни почесала за ушком юзеру xochu macho. юзер
xochu macho кончила. Не единожды. Йоу!
Да. Если бы секретарша Яночка завела страничку в «ЖЖ», она
назвалась бы xochy macho. Непременно. Юзер xochu macho в .отчаянии ищет юзера
xyj-navzvode. юзеруреасе-да! просьба не беспокоить и не бросать пакости в
почтовый ящик. 7 comments от юзеров lele putin. zhopa. яйго Napoleona.
