Где? Когда? При каких обстоятельствах?
Разуй глаза, бэбик, разве это тебя по-настоящему волнует? Уж
никак не больше, чем песня «Be Вор a Lula», не больше, чем сапоги-казаки, не
больше, чем сказочки Мадонны. Почему этот парень оказался в самое неподходящее
время в самом ненужном месте, почему он вообще оказался на моем пути, да еще с
фотографиями Тинатин? И есть ли в этом какой-то смысл, какой-то знак, какое-то
предзнаменование, в любом случае, я не стал бы доверять девушке по имени
Тинатин, – вот и ответ.
Я слишком хорошо помню слова Лу, но они уже ничего не могут
изменить, – ни в судьбе Максима Ларина, ни в моей собственной.
…Как бы я ни старался, могила все равно выходит неглубокой.
Неглубокая могила, вырыть что-либо более-менее приличное у
меня не хватает ни времени, ни сил. В багажнике «Лэндкрузера» не оказалось
ничего подходящего случаю: домкрат, насос и монтировка, все три предмета я
использовал по очереди, толку в них, как в пилке для ногтей. Счастье еще, что
земля оказалась влажной и податливой, целый час я роюсь в ней, как крот,
изредка переходя на монтировку, но результат остается прежним: неглубокая
могила. Мелкие корешки, корешки покрупнее, дождевые черви, странного вида
насекомые, круглые, обточенные со всех сторон, камни, сгнившие листья, кто бы
мог подумать, что земля состоит из такого дерьма, к тому же меня тошнит от ее
приторного запаха, j'ai mal au coeur. Через полчаса оказывается, что я
продвинулся вглубь не больше, чем сантиметров на пятьдесят, никогда еще я не
был таким опустошенным, гори ты огнем, Максим Ларин! Но постепенно я втягиваюсь
в работу землекопа, или в работу крота, или в работу уховертки и даже начинаю
думать о посторонних вещах, о Лоре: если бы мне пришлось зарывать двоих – на
это ушло бы вдвое больше времени и сил, а если бы труп мы зарывали вдвоем с
Лорой – вдвое меньше. Нехитрые расчеты, о Тинатин мне никто никогда не
расскажет – ни мертвый Максим Ларин, ни живой Лу, рассчитывать на это не
приходится. Мертвые знают о ней столько же, сколько живые, и в этом смысле
никакой разницы между живыми и мертвыми нет. И нет никакой разницы между мной и
Максимом Лариным, и телефоны, и имена у нас одинаковые, но, может быть, что-то
ускользает от меня.
За час тело заметно потяжелело.
Я с трудом перетаскиваю его, прихватив за подмышки, только
бы вырытая мной яма оказалась по размеру!.. Сколько пройдет времени, прежде чем
ее размоют дожди, разроет ветер? Мне остается надеяться только на ударный труд
странного вида насекомых и дождевых червей и червей, которые выползут из самого
Максима Ларина. Человек, пожирающий сам себя, – та еще инсталляция, тот
еще хренов некрореализм, тот еще перформанс в трамвайном парке.
Вот так. Полежи пока здесь, дружок.
Теперь его лицо не кажется мне таким уж незнакомым, скорее –
виденным когда-то, но благополучно забытым, так же, как забываются собственные
отражения в зеркалах, случившиеся пять, десять лет назад. На бандюхая Максим
Ларин не похож, слишком просветленная физиономия, при желании он вполне мог
работать в «Полном дзэне», быть экспертом по современному искусству, по
рокабилли, по архитектуре или по какой-нибудь другой псевдоинтеллектуальной
хрени; черты его лица, взятые отдельно, напоминают детали греческих колонн, да,
архитектура определенно подойдет.
В самый последний момент, когда колонны уже присыпаны
землей, я срываюсь.
Что, если я слишком поторопился и у Максима Ларина остались
кое-какие шансы на жизнь? И его еще не поздно порадовать искусственным
дыханием, бэбик честно старался спасти несчастного, он сделал все, что мог…
Искусственное дыхание, наложение лубков на сломанные конечности – но вместо
этого Максим Ларин получает от меня кулаком в ухо. Сукин сын, сволочь, он имел
виды на девушку, в которую я отчаянно влюблен, он сфотографировал ее, это ведь
только мне хочется верить, что дело происходило на незатейливой вечеринке, а
если все было по-другому, совсем по-другому? Но теперь это не имеет никакого
значения, он получил по заслугам, вот и все.
Вот и все.
Из меня получился бы отличный работник бюро ритуальных
услуг, и не слишком рефлексирующий при этом, теперь-то я знаю, как рыть могилы
при помощи монтировки.
Вот и все.
О Максиме Ларине я позаботился, теперь остается позаботиться
о себе.
В активе:
– джип, «Тойота Лэнд Крузер», с приличным запасом
топлива, километров на двести его хватит, возможно, его хватит даже до Москвы;
– ночь, в которой видно, как днем, счастье, что все это
приключилось на пустой трассе, а не в тоннеле под мостом в центре европейской
столицы; счастье, что я впаялся в мало кому известного (мне точно неизвестного)
Максима Ларина, окажись на его месте принцесса Диана со товарищи, так дешево я
бы не отделался;
– фотографии Тинатин, я разжился сразу пятью, я могу
посмотреть на них в любое время, я могу разглядывать их сколь угодно долго, я
могу изучать Тинатин, я могу отпечатать ее изображение на принтере, я могу
вынести ее изображение на рабочий стол, нужно только следить, чтобы оно не
попалось на сальные глаза Пи; принтер все-таки вернее.
В пассиве:
– Лора, фальшивая сука, дешевка, дрянь, бросившая меня
самым скотским, самым постмодернистским образом, жестокое стебалово, йоу, что я
вам расскажу, милые, о чем я вам поведаю, курочки мои! но сначала – душ, мохито
и легкий перепихон для расслабухи, и бла-бла-бла, Лора – Лора, хренова
двустволка, вечно ты выстреливаешь в самый неподходящий момент! Дальнейшие шаги
Лоры мне неизвестны, ясно только одно: если больше ничего из ряда вон
выходящего не произойдет, мы встретимся с ней в «Hangar 51 -19», куда дешевка и
дрянь попадет бесплатно, а мне придется выложить триста целковых. Или
предъявить курительную трубку;
– я сам, изгваздавшийся землей, даже подбородок
оказался выпачканным, на руки страшно смотреть, под ногти забились остатки
корешков, душ нужен мне, никак не Лоре.
Пластиковую бутылку с минералкой тоже можно отнести в актив.
Я и забыл о ней.
Как забыл о крови Максима Ларина, растекшейся по асфальту в
том месте, где произошло столкновение, там была целая лужа крови. Не нужно быть
умником, чтобы обнаружить ее при свете дня. Кровь всегда убедительна, всегда
красноречива, ей ничего не стоит проболтаться. Она и проболтается, укажет на неглубокую
могилу, вырытую мной для владельца джипа. Выход один: наплевать на себя и
заняться лужей, быть может, ее удастся смыть минеральной водой.
Вот если бы пошел дождь!..
Но дождя нет. Я присаживаюсь перед лужей на корточки, одной
бутылки будет явно маловато, лучше бы я наехал на улитку.
Жаль, жаль, что Максим Ларин – не улитка.
Кровь еще теплая.
Бороться с искушением погрузить в нее кончики пальцев –
невозможно. Стоит мне только сделать это, как по телу разливается странная
истома, я успокаиваюсь – впервые за последний час, таким спокойным я не был,
пожалуй, никогда, я почти счастлив… О господи, я почти счастлив, срань какая!
Не менее счастлив, чем тамагочи, получивший приглашение постажироваться в
люксембургском офисе своей родной компании по производству гусеничных
тракторов. Или башенных кранов, хрен их там разберет. Я не менее счастлив, чем
Великий Гатри с его карманным русско-китайским словарем, чем дрочила-сенегалец
на брюссельской крыше; более счастливым, абсолютно счастливым, меня сможет
сделать только Тинатин.
