– Спецоперация? – спрашиваю я у бармена,
устроившись на высоком стуле у стойки и поставив клетку с Сонни-боем рядом с
собой.
– Униформа.
– Мощно. Оружие тоже прилагается?
– Пока не применяли.
– И слава богу. – Я цепляюсь за бармена с таким
остервенением, как будто все последнее десятилетие провел в Нубийской пустыне,
питаясь акридами, и теперь впервые услыхал голос человеческий.
Сонни-бой отличный слушатель, но плохой собеседник.
– Будете заказывать?
– Чудный у вас головной убор…
– Пасамантанья. Будете заказывать?
Блюдо под названием «пасамантанья» в меню не значится. Надо
бы разыскать это слово в Интернете.
– Буду. Вы бы что порекомендовали?
– Вам или вашему кролику?
Он обратил внимание на Сонни-боя, очень мило с его стороны,
я готов простить бармену и камуфляж, и хренову пасамантанью.
– Нам обоим.
– Мясо вот хорошее.
– То, которое жаркое?
– То, которое стейк на гриле.
– «Смерть гринго»? Мрачновато звучит.
– Зато вкусное. – Лексикон бармена не отягощен
сложными синтаксическими построениями.
– А жареные пираньи – действительно пираньи?
– Все может быть.
– Валяйте стейк. Для меня. И пару морковок для моего
друга. Морковка у вас есть?
Сам Леон-киллер не высказался бы лучше, с другой стороны –
белый кролик открывает гораздо больше перспектив, чем захудалый цветок в
горшке. Жаль, фраза о боге и водопроводчике не вписывается в контекст трепли у
барной стойки.
– Есть перец чили и соус табаско. А про морковку я
спрошу. Еще что-нибудь?
– Еще выпить. Колу для меня и пятьдесят водки для моего
друга.
– Весельчак! – бармен перекатывает сигару во рту.
– Вы здесь тоже не скучаете.
«Весельчаки» – помнится, именно так я подумал, когда увидел
картины, развешанные на стенах. Они нравятся мне все больше и больше, особенно
удался неизвестному автору образ Че, в такой же униформе, что и у бармена с
близнецом-охранником, только без маски и со всклокоченной, как у
попа-расстриги, бородой.
Ноги у Че кривые, соответствует ли это исторической правде?
– Картины не продаются, – сообщает мне бармен.
– Что, все хотят их купить?
– Каждый первый. А картины не продаются, язык
отваливается об этом говорить.
– Тогда повесьте объявление при входе. «Картины не
продаются».
– Хорошая идея. Вот ваша выпивка. А мясо придется
подождать.
– Вы как относитесь к богу? – Мне не терпится
испробовать на бармене тезис знаменитого манхэттенского сидельца.
– А что?
– Да так… К слову пришлось…
– Вы мормон?
– Почему мормон?
– Ну тогда свидетель Иеговы…
– А что, похож?
– К нам всякие забредают. Один раз вообще приклеился
тип, назвавшийся архангелом Гавриилом. Просидел полдня, цитировал Евангелие,
пел псалмы, а за обед так и не заплатил, еле выперли. Потом оказалось, что этот
архангел сбежал из психушки..
– Да нет, я просто так спросил…
Время для бога и водопроводчика еще не пришло, и неизвестно,
когда придет. И придет ли вообще. И если оно не придет, то что будет с пушкой
«Глок»? Я так и не смог с ней расстаться, что будет с «Глоком»? В стволе у него
поселятся божьи коровки, пустит ростки бамбук, им можно будет забивать гвозди
или колоть орехи, смогу ли я когда-нибудь расколоть хотя бы один орех?..
– Как зовут вашего друга?
– Э-э… Сонни-бой, а что?
– У меня была собака, ДжЭфКа. Как американский
президент. Ну, знаете…
– Джон Фицджеральд Кеннеди.
– Именно! Приятно поговорить сумным человеком… JFK, в просторечии
– Джэфка. Гадила, где ни попадя, кусала всех за пятки, а потом заболела
бешенством. Пришлось ее пристрелить.
– Сочувствую.
– Я сам ее пристрелил. Большего счастья в жизни не
испытывал. Теперь вот новую завел. Жду, когда и ее бешенство прихватит.
Угадайте, как назвал. Три попытки. Попадете в яблочко – еще пятьдесят водки
вашему другу. За счет заведения.
– Джордж Буш.
– Попытка не засчитана. Это сука.
«Лора», – вертится у меня на языке.
– Сука? Дайте-ка подумать… Мадлен. Как госсекретарь.
Мадлен Олбрайт.
Бармен раскуривает сигару, что должно подчеркнуть
торжественность момента. Я угадал, такие задачки – ничто для безумного Макса,
за полтора часа укокошившего троих отморозков. Я выиграл бы и в нарды, короткие
и длинные, и в баккару, правил которой не знаю, и в наперстки, правила которых
знаю очень хорошо, я выиграл бы миллион баксов в лотерею, я выиграл бы золотую
олимпийскую медаль в стрельбе по тарелочкам и гигантскому слалому, я разнес бы
к чертям американский пул, еще никогда я не чувствовал себя таким живым.
– Точно. Мадлен. Так ее и зовут – Мадлен. Как
госсекретаря. Ваши пятьдесят. Приятно с вами поговорить, правда. Такое нечасто
случается.
– Мне тоже приятно с вами разговаривать. А что это за
парень?
– Который?
– Играет на бильярде.
– А-а… Просто парень. Бывает здесь раза три в неделю.
– Это е го де ву ш ка?
– Что, понравилась? У нас здесь есть пара комнат,
что-то вроде маленькой гостиницы…
– Хорошее дело.
– Не думаю, чтобы это была его девушка. Она здесь
впервые.
– Деаушка не в моем вкусе. – Получи, Лора,
фальшивая сука! – Не то, что картины. Картины нравятся мне гораздо больше.
– У меня есть девушка…
Бармен перегибается через стойку, я вижу его коньячные
глаза, я вижу смуглую кожу вокруг глаз, все остальное скрыто плотной черной
тканью, но мне и не надо всего остального. Смуглая, тягучая, медовоглазая кровь
красавчика из медресе напоминает о себе, эти воспоминания не вызывают во мне
никакого ужаса, никакого протеста, мне бы хотелось время от времени к ним
возвращаться. Не часто, чтобы не исчезла острота восприятия. Острота
восприятия, неожиданно открывшаяся мне, – я боюсь ее потерять. Почти так
же, как боюсь потерять Тинатин.
– У меня есть девушка… Похожая на картины, если уж они
так вам нравятся.
Безумная мысль проносится у меня в голове, проносится – и
тут же исчезает. Это не может быть Тинатин. Это было бы слишком банально,
слишком пошло – встретить Тинатин в закусочной на трассе, это было бы против
правил, хотя правил я не знаю, так же, как в баккаре. Похожая на картину…
Тинатин не похожа на картину, она похожа на ангела. Она и есть ангел.
