Вот и сейчас ничего не изменилось – город-призрак, никак иначе,
я двигаюсь в потоке автомобилей со снятыми колесами, с бурыми от ржавчины
рулевыми колонками, я глазею на провалы окон, шум толпы доносится до меня как
отзвук далекого океанского прибоя, но самой толпы нет. Если ты ищешь
одиночества, тотального одиночества, милый, отправляйся в Москву, говорит в
таких случаях Лора.
Для того чтобы попасть в это чертово, в это благословенное
Южное Бутово, мне нужно свернуть на МКАД – На кольцевой чувство одиночества
усиливается, и к нему примешивается еще одно, его-то я и ждал: чувство конца
пути. Как бы там ни было, через полтора часа (о-о, уже через сорок минут!)
станет ясно, смогу ли я задать Тинатин все интересующие меня вопросы, в том
числе и про Сонни-боя. Хочется верить, что смогу, иначе к чему было все это
сентиментальное путешествие? Иначе к чему были все три жертвоприношения на
трассе?..
Ни одна жертва не должна оставаться не отомщенной.
Я надеюсь увидеть Тинатин и надеюсь не увидеть Лору. А если
она все-таки припрется сюда на своем раздолбанном «Галантце», что ж… Ты будешь
второй, Лора. В списках на аудиенцию ты будешь второй.
…Южное Бутово оказывается недавно застроенным районом,
похожим на питерскую Лахту, с той лишь разницей, что по нему курсирует легкое
метро: эстакада проходит прямо между домами, по ней, на встречу друг другу,
ползут два поезда. Я останавливаюсь у ближайшей станции с горящей красным
неоном буквой «М».
«Улица Скобелевская».
Москва, метро «Улица Скобелевская», напротив.
Я на месте, теперь осталось отыскать «Hangar 51-19». Беглый
осмотр ничего не дает: напротив метро расположились пиццерия, аптека, зал
игровых автоматов, мелкотравчатое карликовое казино «Парадиз» с люминесцентной
пальмой на фасаде, очевидно, призванное удовлетворять нужды ларечников и
владельцев палаток с ближайшего рынка, никаких следов клуба. Я надеялся увидеть
нечто феерическое, нечто, напоминающее по меньшей мере Мулен Руж или Голден
Доллз на Невском. Ничего подобного.
Фиг.
Сдаваться я не намерен.
Опустив стекло, я жестом подзываю проходящего мимо
тинейджера. Тинейджер – вот кто должен быть в курсе дела: грязная мешковатая
куртка со множеством карманов, куда можно распихать героиновые дозы, широкие,
потрепанные, держащиеся на честном слове штаны, грязные кроссовки.
– Мне нужен клуб «Ангар 51-19», – говорю я
подростку.
– Чего? – У подростка агрессивно-бессмысленное
выражение лица, выдающее пристрастие к клею «Момент», шаурме и демисезонной
дрочке под Эминема.
– Клуб, – я повышаю голос. – «Ангар 51-19».
Тинейджер выдувает пузырь из жевательной резинки, а затем –
соплю из носа.
– Могу показать.
– Валяй.
Надежда на то, что он долго и путано начнет объяснять мне
дорогу, не оправдывается: через секунду сопливый тип оказывается в джипе, за
моей спиной.
– Ну? – цежу я, думая лишь о том, как бы он не
загадил салон своими соплями.
– Сейчас прямо.
Мы проезжаем метров сто и оказываемся за пиццерией.
– А теперь?
– Теперь вот сюда. Сюда.
– Направо? Налево?
– Сюда.
«Сюда». Исчерпывающее объяснение. Весь путь не занял и
минуты, прямо передо мной высится темный куб какого-то заброшенного здания,
никакой подсветки, ни единого указателя, рядом с этим сараем местечковое казино
«Парадиз» кажется филиалом Лас-Вегаса.
– Это он. – В зеркало заднего вида я вижу, как
тинейджер вытирает нос тыльной стороной ладони.
– Точно он? Ты ничего не путаешь?
– Точнее не бывает. А это у вас кролик?
– Кролик.
– Гы-гы.
– Что-то не верится, чтобы это заведение было
средоточием культурной жизни.
– Чего? – Похоже, попсовый тинейджер впервые
слышит словосочетание «культурная жизнь».
– Мрачновато тут, говорю.
– А-а! Так он закрыт давно…
Спрашивать у тинейджера о том, как давно закрыт клуб,
бессмысленно: если уж не в ладах с «право» и «лево», то глобальное понятие
времени ему и вовсе не по штанам.
– Ладно. Выметайся из машины, дитя пролетарских окраин.
– А денег дайте, сколько не жалко! Дитю окраин на
хлебушек…
– На хлебушек или на клеюшек?
– Чего?
– На дозу, говорю, не хватает?
– Гы-гы! На автоматы! А классная у вас тачка…
– Вот и вали из нее по-скорому.
Проводив тинейджера взглядом, я вытаскиваю мобильник и
смотрю на часы: без двадцати десять. Вряд ли за двадцать минут в окружающем
пейзаже что-то кардинально изменится и зажжется вывеска на фасаде, и появится
объявление:
вход для мужчин 300 руб., для девушек и курильщиков трубок –
свободный.
Разочарование, вот и все, что я испытываю. Разочарование и
опустошенность. Нужно быть полным кретином, чтобы повестись на подметное
электронное письмо. Единственное, что хоть немного утешает: Лора, взбреди ей в
голову приехать сюда, будет выглядеть такой же кретинкой. Теперь я почти жажду,
чтобы Лора сюда приехала. Два идиота – не так скучно, как один.
Но Лоры все еще нет, иногда лучшее, что может с тобой
случиться, – здоровый сон.
Без четырех десять я все еще сижу в машине, перед полностью
затемненным ангаром, бывшим когда-то клубом «Hangar 51-19». Впрочем, не так уж
он и затемнен. Где-то, в самых его недрах, возникает свечение. Нет, определение
«свечение» слишком уж инфернально и больше подходит тяжеловесно-готическим
обзорам Великого Гатри: «от музыки „Kraftwerk“ исходит потустороннее свечение,
ее можно назвать даже искрящейся, что говорит не столько о концепции стиля,
сколько о неисправности электропроводки», я бы давно переквалифицировал Гатри
из специалиста по музыкальным направлениям в специалиста по
грибам-галлюциногенам.
Не свечение, нет. Свет в глубине здания. Несколько
приглушенный, но все же свет, и как я пропустил момент его появления?
Свет может означать только одно: внутри кто-то есть.
Меня не смущает то, что на площадке перед бывшим клубом нет
ни одной машины, в конце концов, рядом с Тинатин, пришедшей с улицы и в улице
же растворившейся, тоже не было ни одной машины. Лорин подержанный «Галантец»
не в счет, хорошо, что она так и не приехала.
Я выскакиваю из «Тойоты», как бы там ни было, я должен
попасть внутрь до десяти: контрольное время – десять, не-раньшеи-не-позже. И
уже готов щелкнуть пультом сигнализации, когда вспоминаю:
«держи его при себе, но если попросят – отдай».
