Уж не завидую ли я покойнице, в самом деле (мудила jukebox
поставил бы сразу три смайла)?
– …Так ты больше не ищешь ее?
– Я… – Умение Август заставать врасплох и щелкать камерой
из-за угла просто удивительно, до этого она казалась мне только мастером
постановки. Не более. – В общем, мы виделись.
– Что-то непохоже.
– Почему?
– Потому, что ты вернулся. И не выглядишь ни
счастливым, ни несчастным.
– Неужели?
– Именно. И потом, есть еще одно обстоятельство.
– Какое же?
– Эта девушка сейчас не в России. Сегодня, сейчас – она
точно не в России.
Фразы, стоящие того, чтобы выделить их из всего потока:
«Ты не выглядишь ни счастливым, ни несчастным» и про
девушку, которая не в России. Август (ей и дела нет до Тинатин) – Август знает,
где она. Я – нет. Это несправедливо, но чаще всего так и бывает.
– Откуда ты знаешь?
– Я наводила справки. Лора меня попросила – и я навела.
– Что же еще ты узнала? – Я стараюсь сохранять
спокойствие.
– Иногда… не часто… она снимается в рекламе, но не
зарабатывает этим. Делает это в свое удовольствие.
– Ив какой же рекламе она снялась?
– Никто не мог вспомнить. Никто из тех, с кем я
говорила. Говорят – в самой разной.
– Она живет в Москве? Она москвичка?
– Спроси что-нибудь полегче, – Август разводит
руками.
Жалкие крохи информации, даже из Жан-Луи я выудил больше.
Август могла бы рассказать мне о своем друге, Илье Макарове, но она не делает
этого. Да и кто я такой, чтобы она делилась воспоминаниям о своих друзьях?
– Кого это вы там перетираете? – голос Билли
окрашен в плотные тона ревности. – Какую девушку?
Билли, скорее всего, пребывает в уверенности, что
единственная девушка, о которой все должны говорить, – она сама.
– Никакую. Просто парень ищет девушку. Такое иногда
случается, солнце, – отвечает Август.
– Да. Извращенцы все еще существуют.
– Давай-ка я сниму тебя с мундштуком.
Август снова углубляется в свои фильтры и софиты, разговор о
Тинатин можно считать исчерпанным.
– Я вам не мешаю? – интересуюсь я. – Я
тихонько посижу.
– Не мешаешь. Сиди.
Мундштук у Билли оказывается намного длиннее, чем
марлен-дитриховский мундштук Лоры, наверное, это самый длинный мундштук в
Российской Федерации. Для того чтобы покрыть весь путь от его начала до его
конца, придется взять билет на электричку.
– Значит, ты уезжаешь на год? – Август хлопочет у
лица Билли, фиксирует наклон головы, поправляет волосы.
– Ты спрашивала об этом трижды, пупсик.
– Просто хочу лишний раз убедиться, что целый год не
увижу твою физиономию.
– А когда-то ты говорила, что я чудо и в моих глазах
можно утонуть, как в озере, – Билли картинно разводит руками. – Ну
почему люди так завидуют успехам других людей?
– Билли уезжает? – решаюсь я поддержать разговор.
– Ты обещал сидеть тихонько, – напоминает мне
Август.
Билли рада моему вопросу, она выглядит польщенной.
– Меня пригласили бундеса, дорогуша. Творческая
командировка на год, в Кельн. Полный пансион и полторы тысячи евро в месяц на
поддержание таланта. Бундеса жаждут, чтобы я написала для них книгу о русском
сексе.
– А что, русский секс чем-то отличается от немецкого?
Билли вставляет сигарету в мундштук. Для того чтобы
подкурить ее, Билли приходится вытягивать руки на всю длину.
– Русский секс – штука лингвистическая, – изрекает
она, сделав первую затяжку. – Русский секс вербален. В нем важен не сам
процесс, а то, что ты думаешь по поводу процесса. И в состоянии ли ты его
описать.
Подобная трактовка удивила бы меня еще сутки, двое суток
назад, но после постельных монологов Лоры о юнгэгеблибенемэн, «юношески
выглядящих мужчинах 70 лет», о стручках фасоли, о старости среди рисовых полей
и треснувшей пятке… нет, пожалуй, теперь я не удивлюсь. Секс можно
проассоциировать с чем угодно, и лучше бы это были высокохудожественные
ассоциации – очевидно, в этом и заключается правда Билли.
Не женский и не мужской взгляд – взгляд «ЖЖ»-феминисток,
мнящих себя писательницами, и примкнувших к ним импотентов.
Как это согласуется с утверждением Лоры о том, что у Билли
лучше всего выходят фразы «я взяла в рот», непонятно.
– …Но и это еще не все. В русском сексе много политики
и много идеи, и ненависти к прошлому, и страха перед будущим. Тупорылое
мессианство – это тоже наше все. Русские вообще всегда такие, какими их хотят
видеть. Мы слишком зависим от того, что о нас думают.
– Не грузи парня, – советует Билли Август.
– А кто его грузит, кто?
– Он влюблен. И у него есть своя богиня. Не думаю, что
ему хотелось бы общаться с ней только вербально. Или мучить ее политикой.
Кстати, о богинях. – Билли из тех, кто любит перекатывать
на языке отдающие лакрицей парадоксы. – Богини – самое уязвимое место,
самое слабое звено, вот в чем проблема. Богине вечно не до тебя, за всеми ей не
уследить, а еще макияж, а еще благословения… Значит, ты можешь допустить и
некоторую вольность.
– Какую вольность?
– Вольность не быть верным. Этот парень – из тех, кто
всегда отчаянно влюблен в одну, а спит с другими. Теми, кто дает. Или теми, кто
хочет взять. Ведь так, Макс?..
Билли, в отличие от Август, с лету запомнила мое имя, к тому
же она выпустила на свет божий «отчаянно влюблен», Билли не так проста, как ее
огненно-рыжие вихры. А может быть, слишком проста. И то, и другое мне не
нравится.
– Оставь свои штучки, Билли, – морщится
Август. – Или хотя бы поменяй порядок слов в предложении.
– В смысле?
– Все это я уже слышала в твоем исполнении. По
совершенно разным поводам.
На секунду Билли задумывается: обидеться ли ей или
рассмеяться. Билли выбирает последнее; смех Билли – резкий, похожий на хлопанье
птичьих крыльев. И маленькие металлические шарики, дробь, затесавшаяся в перья.
Если один из шариков попадет в софит – софит взорвется.
– Ну вот, что и требовалось доказать. Если уж ты
установил правила – не нарушай их.
– Какие правила? – осторожно спрашиваю я.
– Обычно я не встречаюсь с людьми больше одного раза…
Август хмыкает.
– …только так на них можно произвести должное
впечатление. Люди ненавидят повторы, но что делать, если человек состоит из
повторов и повторяется каждые пять минут? Выход один – свести количество встреч
до минимума.
