Билли кажется удовлетворенной, потому и позволяет себе
крохотное откровение:
– Вообще-то, я их слегка наколола. Поначалу они
пригласили другого, тоже типа писателя. Отстойный говнюк, не буду называть имя
– делать этому гнусу рекламу, вот еще! А он возьми и откажись, рванул в Китай.
И тогда уж я подсуетилась, настрочила бундесам письмо, что меня на родине
преследует служба безопасности за мои политические, религиозные и сексуальные
убеждения. Попутно еще и Рашку обхаяла, они любят, когда хаят Рашку. Враг Рашки
– их друг. Это надо просекать. Ха-ха!
– Я бы их всех удавил, – вполне искренне замечаю
я. – Тех, кто нас так ненавидит. И тех, кто этим пользуется.
– О! Да ты патриот Рашки! С другой стороны – за что нас
любить?
– Но и ненавидеть не обязательно.
Я вот, к примеру, ненавижу всех писателей, кто еще
жив. – Билли вытаскивает из-под подушки вторую кроссовку. – Не
потому, что чую конкурентов, просто не люблю. Но, возможно, полюблю. Когда они
откинутся. А ты?
– Я равнодушен к писателям. Но ненавижу
правозащитников. И еще гребаных восточноевропейских интеллектуалов, которые
осели в Штатах и поставили целью смешать нас с дерьмом.
– А еще я ненавижу все медийные лица. Все без
исключения. Козлы! Недоноски!..
. – И все ебантропские ток-шоу, – подхватываю я.–
И реалити-шоу, еще более ебантропские!
– И я тоже их терпеть не могу! И дебильную скрытую
рекламу в фильмах! И еще… еще…
Список вещей, которые ненавидит Билли, не во всем совпадает
со списком Лоры, но достоин Книги рекордов Гиннесса. Я иссяк на третьей минуте,
а Билли болтает и болтает; ненависти в мире гораздо больше, чем любви, и она
гораздо более продуктивна. Она свежа, мускулиста, яростна, не спать сутками для
нее – плевое дело, не есть и не пить – легче легкого, никакой анемии, никакого
застоя в крови, ее цвет – красный, ее камень – бриллиант, ее планета – Марс, ее
знак зодиака – Лев, ее год – год Дракона. Ненависть правит миром.
– Ненависть правит миром, – Билли кажется
измотанной своими откровениями. – Во всяком случае, в ней гораздо больше
оттенков, чем в любви… О! Это надо записать.
– И так запомнишь, – говорю я.
– Ты классный парень, Макс! И ты мне нравишься. За
тобой пара историй.
– За тобой тоже кое-что.
– Что именно?
– Расскажи мне о парне. О котором не захотела говорить
Август.
– Об Илье?
– Да. Только с одним условием…
Я усаживаю Билли на диван (в комнате нет ни одного стула) и
сам присаживаюсь рядом. Я крепко держу Билли за лживый детский подбородок: ей
не вырваться.
– …с одним условием, Билли. Ты расскажешь не то, что
придумала о нем, а то, что было на самом деле.
Билли куксится: то ли оттого, что я слишком сжал пальцы, то
ли от того, что перспектива не врать совсем не кажется ей лучезарной.
– Начинай.
– Я почти ничего не знаю о нем. Видела один раз у
Август. Он фотограф. Август говорила, что очень хороший…
– Дальше.
– Они о чем-то шушукались с Август, о какой-то девушке…
Я не прислушивалась. Точно. Он был в поисках девушки. Он выглядел несчастным…
Ты же знаешь, как это бывает: мечты о промокшей обуви, о чашке кофе, о первой
сигарете утром, о дороге, которая не кончается, и чтобы она была рядом…
Я еще крепче сжимаю подбородок Билли: секунда – и он
треснет, как фарфоровая чашка.
– Хорошо, хорошо… – Билли идет на попятную. –
Несчастным он не выглядел, но выглядел одержимым…
– Продолжай.
– А нечего продолжать… Это почти финал. Он погиб где-то
через месяц или около того. Темная история на фоне австрийских Альп. Август
даже называла мне место, где все это произошло… Погоди… «Райская долина», что
ли? Точно. Пансионат «Райская долина».
– Он разбился? Свалился в пропасть? Или его накрыло
лавиной?
Типа… Только Август не верила в несчастный случай. Август
вообще тяжело это пережила, она была нежно к нему привязана, у них было что-то
вроде мужской дружбы… Ха-ха. Ты же знаешь, как это бывает: базары о девушках,
пара гаванских сигар, обмен адресами, где можно достать хорошую технику,
зависти в таких отношениях нет, все образцово-показательно радуются успехам
друг друга… Август – она такая. Ей важны друзья, она для них в лепешку
расшибется. Дурацкий романтизм.
Спорить с Билли, модной писательницей, а уж тем более –
воспитывать ее, занятие бесполезное, но хватки я не ослабляю.
– Тогда, когда Илья погиб… Август сказала что-то вроде:
есть отношения, которые не приводят ни к чему, кроме смерти… Я развила эту
мысль.
– Ни секунды в этом не сомневаюсь.
– Есть отношения, которые не приводят ни к чему, кроме
смерти. И это – лучшее в них. Человеческая смерть переносится гораздо легче,
чем смерть отношений. Как тебе, а?
– Шикарно. Только не распыляйся, оставь хоть что-то и
для бундесов.
– Не ссы, все будет пи-па-по! Для бундесов у меня уже
припасено. – Билли раздувает жабры, она вот-вот лопнет от осознания
собственной значимости. – Бундеса как дети – радуются всякой херне… А я
напишу не херню! Я напишу та-акую книгу… Она так… так перданет!..
– А выражение «я взяла в рот» там будет?
Билли щурит глаза (ярко-зеленые, но не исключено, что она
носит контактные линзы) и порывается почесать переносицу.
– Это намек? Или интересное предложение, от которого я
не должна отказываться?
– Это просто вопрос.
Ну тогда… Кто тебе брякнул такую мерзость? Как
стилистическая единица это выражение несостоятельно, но его можно заменить на
другие, гораздо более впечатляющие…
– Ладно… Неважно, – я наконец-то отпускаю Билли.
– Если тебя что-то смущает… Лично я предпочитаю мужчин,
я не Август. Я просто экспериментировала… Наблюдала.
– Подворовывала.
– Ты о саквояже?
– Я обо всем.
– Ты большой умник, – Билли покровительственно
хлопает меня по щеке. – Я хочу подарить тебе свою книгу.
– «Две девушки в тени, одна девушка на солнце»?
– Йес!.. Ты и название знаешь?
– Конечно.
– Бундеса ее уже купили. А еще чехи с голландцами. И
французы собираются. Америка пока держится, но они вообще никого не любят,
кроме себя… Не любят, не читают, не слушают, не смотрят – зажравшиеся скоты,
вот они кто!..
…Билли болтает и болтает.
Это не мешает мне вести машину и думать об Август. У меня
куча мыслей в запасе, но я думаю об Август. Жаль, что все так получилось с
Август, только не я первый начал.
