В памяти глухонемого я останусь благородным человеком, а это
уже немало.
Я бы отдал ему и свою куртку, она не в пример лучше жалкой
ветровки, в которую одет глухонемой; меня останавливает лишь то, что она
выпачкана кровью. Лучше избавиться от нее тихо, просто оставить где-нибудь
вблизи урны или прямо здесь, в кафе.
Оставить и забыть о ней навсегда. И обо всем, что
произошло, – тоже.
До начала регистрации на мой рейс остается пятнадцать минут,
и этого вполне достаточно, чтобы решить судьбу «Глока», в самолет с ним не
пустят, тут Билли права.
Я оставляю его в сливном бачке аэропортовского туалета, если
его и найдут, то не так быстро, как тело Август; прощание с «Глоком»
затягивается, мне жаль расставаться с такой игрушкой, мне искренне жаль, я едва
не плачу.
Прежде чем опустить пистолет в бачок, я тщательно протираю
его поверхность: ни одного отпечатка не должно остаться, ни одного упоминания о
линиях на моей руке. Некоторое время я смотрю на тельце пистолета, опустившееся
на дно: оно не всплывет, его не раздует, оно, как жемчужина, будет ждать своего
часа – или своего нового хозяина.
Если бы здесь была Билли… О, Билли обязательно придумала бы
зубодробительную историю о новом владельце и о том, что тот совершил бы при
помощи «Глока». Насколько эта история будет отличаться от моей собственной
истории?
Я не знаю.
Я слегка помахиваю «Глоку» пальцами: «Прощай, друг!»
А по выходе из кабинки меня ждет новый сюрприз: глухонемой
из кафе. Он стоит напротив кабинок и в руках у него куртка, которую я оставил в
кафе. Стоит мне появиться, как глухонемой начинает скалиться в улыбке:
улыбаются глаза, разлетаются брови, только рот по-прежнему не задействован.
Жестами глухонемой дает понять, что я, благородный человек, забыл куртку, а он,
не менее благородный человек, заметил это и решил исправить мою оплошность.
Такими же жестами я предлагаю глухонемому оставить куртку
себе. Аттракцион невиданной щедрости, который не очень понятен владельцу
«Азбуки глухих», а может, он невнимательно осмотрел куртку и не заметил кровь?
Добавленные к куртке сто рублей убеждают его в искренности
моих намерений, дело можно считать сделанным. И спокойно разойтись. Но спокойно
разойтись мне мешает шариковая ручка, торчащая в кармане ветровки. Я без всяких
предисловий вынимаю ее и пишу у себя на ладони:
ТИНАТИН
Глухонемой сразу же смекает, в чем дело: он должен объяснить
мне, как произнести это не открывая рта, одними пальцами.
Я схватываю все на лету, я повторяю все движения, я
неукоснительно следую всем изгибам, никогда еще мои пальцы не были такими
красивыми, такими сильными, такими убедительными, почему бы Ей не полюбить
меня?..
Я ЛЮБЛЮ ТИНАТИН
снова пишу я на ладони. Мои пальцы созданы, чтобы
произносить это. Глухонемой поражен: он не ожидал такой прыти, такого успеха,
он рисует в воздухе сердце (мое? Тинатин?) и легонько дует на него, наконец-то
я увидел его губы в движении!.. Новое знание переполняет меня, новое
откровение, исходящее из моих собственных пальцев, – вот черт,
я почти счастлив.
Я отпускаю глухонемого, дав ему напоследок еще стольник,
ничто не может нарушить состояние сладостного покоя, угнездившееся во
мне, – даже предстоящая регистрация.
…Она проходит совершенно безболезненно, у гранд-дамы на
паспортном контроле, перед которой я добросовестно пучу глаза, нет никаких
оснований не доверять документам Ларина Максима Леонидовича, заполнение
таможенной декларации тоже не доставляет хлопот. Единственное, что может
насторожить, – у меня нет никакого багажа, кроме рюкзака Лоры.
Почти пустого.
В нем лежат:
книга Билли,
диск с файлами из папки «Last Temptation»,
саламандра – брелок с ключами от «Тойоты Лэнд Крузер»,
плюшевый кенгуру – брелок с ключами от Лориного «Галантца»,
флешка, которую дал мне Биг Босс,
телефонная зарядка,
бумажник настоящего Макса Ларина,
мобильник настоящего Макса Ларина.
Кой черт – настоящего!., я и есть настоящий безумный Макс,
нужно было раньше соображать, нужно было запастись хоть парой рубашек; человек,
который отправляется в Швецию с пустым рюкзаком, не может не выглядеть
подозрительно. Так думаю я.
Похоже, моего мнения никто не разделяет.
Но по-настоящему я успокаиваюсь лишь тогда, когда оказываюсь
в самолетном кресле, рядом с престарелой шведкой. Шведка прижимает к себе
охапку стеблей молодого бамбука, в самом верху каждый из стеблей сворачивается
в спираль, – лишнее напоминание о Лоре, которую я тоже оставил в роще из
бамбука – только неоновой, ненастоящей. Напоминание мне неприятно, тем более
что шведка совсем не похожа на Лору. Она похожа на эмиссара по правам человека
– из тех, что вечно шастают по миру и проводят хренов мониторинг в одной
отдельно взятой стране. А потом строчат доносы в Европарламент – о том, как в
одной отдельно взятой стране нарушаются эти самые хреновы права. И всегда
найдутся лизоблюды, которые (в надежде на грант) подпоют старой европейской
бляди и будут выслушивать все ее комментарии и поучения, вместо того чтобы
наподдать ей под зад мешалкой или того похуже. И послать мадам со всеми ее
выкладками далеко и надолго.
Я бы так и сделал.
Шведка улыбается мне мертвыми, ослепительно-белыми
искусственными зубами, я тоже улыбаюсь ей в ответ.
– Евросоюз – это полная хуйня, – шепотом говорю я.
Шведка улыбается еще шире.
Либо дура, либо вообще ни в зуб ногой в русском, либо
разделяет мои убеждения.
– Сбросить бы на вас атомную бомбу, – я никак не
могу уняться. – Хотя нет, вы и сами рухнете. Албанцы вас уделают. Турки
вас уделают. Черная Африка вас уделает. Наплачетесь еще кровавыми слезами.
Шведка улыбается. Представить ее плачущей кровавыми слезами
я не в состоянии. «Все эти европейцы – они как дети. Дурилки картонные», –
говаривал Великий Гатри. Не так уж он неправ.
Ну ладно, хватит балагана.
Последний раз я летал на самолете пару лет назад и сейчас с
трудом могу вспомнить, боюсь я летать или нет. Скорее всего – просто пережидаю,
впадаю в легкий анабиоз, при этом мысли в голову лезут самые возвышенные: о
том, что надо бы пожертвовать хоть копейку на какой-нибудь строящийся храм (в
жизни этого не делал); о том, что надо бы накормить и согреть хоть одного
беспризорного ребенка (до этого бедные маленькие ублюдки получали от меня одни
тумаки); о том, что надо бы жениться на простой честной женщине и прожить
простую честную жизнь и о том, что надо бы наконец-то перестать дрочить на что
ни попадя и завязать с порнорассказами… о, черт!., об этом во время каждого
полета думаю не я – Пи. Он же в каждый полет берет с собой Библию, Коран и
карманное издание «Дао Винни-Пуха».
