— Еще кто? — Буржуй оглядел остальных. Все молчали. Больше никто Босого не знал.
— Вот то-то, — удовлетворенно кивнул Буржуй. — Поэтому порядка там нет, каждый делает, что хочет, территорий не признают, гавкают друг на друга, грабят у своих. Такая, братва, у них на сегодня обстановка…
Буржуй собственноручно разлил водку по рюмкам.
— Тиходонск — богатый купеческий город, там всегда цеховики, деловики водились, всегда бабло делали. А сейчас там полный разброд. Каких-нибудь семеро химкинских гопников всех там к ногтю приберут и даже не вспотеют. Понимаете, к чему я?
— Химкинские нигде не потеют! — гордо заметил маленький, юркий Снегирь, который до сих пор сидел молча.
— Ты чего, Тиходонск под себя взять предлагаешь? — догадался Саныч, как самый поживший.
— В цвет, — благосклонно кивнул Буржуй. — Поставим туда своих, будем бабло качать. Я пробил цену вопроса. Там «Сельмаш», там ликеро-водка, донской табак, подшипники-х…ипники, вертолеты и хрен знает что еще. Не говоря уже о наркоте, оружии и прочем кавказском транзите. Миллионы долларов, только наклониться и поднять. Что скажете?
За столом воцарилось молчание. Беззвучно работала скрытая камера, накапливая гигабайты информации. Пластилин озабоченно перекривив физиономию так, что нос оказался слева, а рот справа, рассматривал невидимое пятно на своей рубашке, Шмайсер теребил в руках брелок от «порше», Переводчик с хмурым видом жевал карпаччо, Снегирь обменялся с Санычем многозначительными взглядами и уткнулся в окно.
— А кто наклоняться-то будет? — спросил, наконец, Шмайсер. Остальные тоже заинтересованно обратили мрачные взгляды к Буржую. Дело ясное: погонишь за бабками в Тиходонск, а здесь, в Москве, твой каравай захватят и обратно не пустят…
— Перспективного пошлем, растущего, — сказал Буржуй. — Вот Жору Каскета, например. Он молодой, а «корону» уже доверили…
Пластилин шумно, по-мальчишечьи, потянул носом, что слабо вязалось с его вальяжными манерами и солидным прикидом.
— Это который в Мытищах торговцев «пиковых»
[2]
порезал? — уточнил он.
— Да, «пиковых» Жора не любит, это верно, — сказал Буржуй. — Их никто не любит. А Жора — человек жесткий. Именно такой в Тиходонске и нужен.
— А чего он в воры полез, если зоны не нюхал? — спросил Шмайсер, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Это его дело, — возразил Саныч. — Сейчас время такое. Кто что хочет, то и делает.
— Да нормальный пацан, братва, не ссыте, — сказал Буржуй примирительно и в то же время нетерпеливо, потому что хозяин Нового Арбата не любил размазывать белую кашу по чистому столу. — В говне не валялся, чужих на х… посылает, со своими делится. У него своя бригада, парни крепкие, серьезные. Все будет в ниточку. Кто-то не верит?
Возражать никто не стал. Все верили. Или делали вид, что верят.
— Ну, вот и ладно.
Буржуй поднял рюмку.
— За расширение Московской кольцевой до Тиходонска!
После этих слов дверь кабинета открылась, как по вызову появился мсье Гарнье, который самолично обслуживал наиболее уважаемых гостей. Он был в крахмальном поварском колпаке, со своим знаменитым носом и накрытой блестящей мельхиоровой крышкой тарелкой в руках. За ним шли три официанта с такими же тарелками и блестящими крышками. Их появление было встречено одобрительным хмыканьем.
— Может, француза на Тиходонск поставим? — спросил Шмайсер и сам заржал. На этот раз его юмор понравился. Все засмеялись и принялись развивать шутку.
Скрытая камера продолжала работать, хотя «терка», по всем приметам, уже закончилась и начиналась обычная пьянка…
* * *
Судьба Василия Михайловича Ныркова, как и судьба любого милицейского начальника, напоминала прыгающий температурный график больного лихорадкой, либо зубчатую линию, отражающую результаты опроса барона Мюнхгаузена на детекторе лжи, либо просто профиль Большого Кавказского хребта: пик, провал, пик, провал, пик… Он дослужился до руководителя Тиходонского РУБОП, получил генерал-майора, а когда прежний губернатор Лыков снял бывшего начальника УВД Крамского, то поставил его исполнять обязанности. Но колесо истории со скрипом провернулось: Лыкова самого отправили в отставку, начальником УВД стал приехавший «варяг» Глазурин, а поскольку РУБОПы расформировали, то «исполняющего обязанности» задвинули в заместители по оперработе. И то временно, в ожидании, пока он достигнет возрастного потолка, до которого оставалось совсем немного.
И вот дождались: у Ныркова юбилей — 55 лет.
«У Светки Соколовой день рожденья,
ей сегодня …надцать лет.
Я несу подарок, поздравленье
и красивый розовый букет…»
Вчера его торжественно поздравили, вручили грамоту и именной «ПМ». Сегодня в «Эсквайре» состоится банкет: а куда деваться — «зажать» такую дату неудобно, хотя, считай, это праздник со слезами на глазах. Все равно что отмечать годовщину свадьбы в день развода.
Лис при полном параде, даже ботинки уже обул, ходил взад-вперед по квартире, нетерпеливо поглядывая на дверь спальни.
— Я уже скоро! — крикнула оттуда Ребенок.
Он так редко бывает дома, что иногда не помнит, сколько у него комнат. Да и какое это имеет значение. Сейчас самое время сосчитать: раз, два… Три. Просторные, светлые. Когда-то считалось, что это хоромы. Но сейчас другие стандарты. Почти у всех руководителей его уровня — коттеджи. По два, три, пять миллионов долларов. И он мог бы, конечно, такой построить, но боялся: вдруг спросят — как оправдаться? Хотя эти, нынешние, ничего не опасаются. И недаром — действительно никто с них не спрашивает. Может, они больше него знают? Может, какая-то у них негласная установка есть? Типа сговора: своих не трогать: если лояльны к начальству, пусть что хотят, то творят? А ему не сообщили, потому что он всегда избегал круговой поруки… Может, у них и тайные знаки имеются, по которым они своих узнают? Особые слова, мимика, специальные рукопожатия… Как у масонов когда-то…
Да ладно, хрен с ним, с домом. Им с Катькой площадей хватает. Район отличный, даже купол нового храма прямо из окна виден. И комплекс двадцативосьмиэтажных высоток допоздна отражает солнце своими зеркальными стеклами так, что глаза слепит. Раньше это был Кировский сквер: памятник Кирову, за ним — вечно сухой фонтан, а дальше — ветхие, разваливающиеся домишки. Теперь сквер называется Покровским, вместо Кирова державно стоит императрица Елизавета, за ней красивый, будто игрушечный, Покровский храм и стройные голубые небоскребы.
Лет тридцать назад если бы кто-то предсказал такую метаморфозу, то сразу бы угодил в тюрьму или психушку. А может, это как-то связано? Киров — с бездействующим фонтаном и трущобами, а Елизавета Петровна — с храмом и элитными новостройками? Да нет, это все с новыми временами связано. Спроса нет, ответа нет, пиз…ть можно безнаказанно, огромные краденые деньги попадают в легальный оборот и вздувают цены до небес… В голубых высотках метр пыльных бетонных казематов вытягивает почти сто тысяч, на материнский капитал вполне можно купить полтора метра, чтобы еще ремонт сделать…
