Вездесущее солнце вознамерилось воздвигнуть между ними стену из пляшущих пылинок. Их танец не замирал ни на минуту.
Иаков объявил, что хочет взять Дину с собой в Берген. Первый карбас уже ушел. Но гордость Иакова, новая шхуна, названная в честь матушки Карен, собиралась уйти в конце июня. Ее стали готовить к плаванию уже после свадьбы.
Матушка Карен опять настояла на разговоре с Иаковом с глазу на глаз и объяснила ему, что такая поездка не подходит для молодой женщины. К тому же Дине надо постичь хотя бы азы хозяйства и поведения. Хозяйке Рейнснеса недостаточно только музицировать на виолончели!
Иаков считал, что с этим можно подождать, но матушка Карен не сдавалась.
Иаков передал Дине это печальное решение и развел руками. Как будто слово матушки Карен было законом.
— Тогда я лучше вернусь обратно в Фагернессет! — заявила Дина.
За короткое время Иаков уже убедился, что она никогда не меняет своих решений.
Он снова пошел к матушке Карен. Объяснял и просил. Пока не уломал ее.
Очень скоро и Иакову, и матушке Карен, и всем обитателям усадьбы стало ясно, что Дина вообще не намерена учиться вести хозяйство. Она ездила верхом, играла на виолончели, ела и спала. Иногда она приносила домой сайду, нанизанную на березовый прут, хотя никто не видел, чтобы она плавала на лодке.
Матушка Карен вздыхала. Единственная обязанность, которую Дина всегда выполняла с радостью, — она поднимала флаг при приближении парохода.
Всем пришлось смириться с этим порядком, пока матушка Карен была в добром здравии, все шло как прежде.
Вскоре стало известно, что молодая хозяйка Рейнснеса залезает на самое высокое дерево в саду, чтобы первой заметить пароход. Или разглядывать в бинокль горы. Такого тут еще не бывало.
В кого она такая — этого никто понять не мог. Перебирали ее предков. Мать Дины считалась святой с того дня, как ее душа рассталась с обваренным телом. От нее Дина никак не могла унаследовать свои непристойные привычки.
А вот родословная ленсмана вызывала некоторые сомнения. На свет явились самые невероятные истории. Говорили, будто в роду ленсмана были лопари и цыгане. И даже один потерпевший кораблекрушение итальянец, который имел связь с одной из прапрабабушек ленсмана. Каждый знает, как такое сказывается на потомстве! Вот оно, наказание Божье, настигшее этот род через несколько поколений!
Никто не знал точно ни имени, ни происхождения людей, имевших столь роковое влияние на дочь ленсмана. Но этого и не требовалось.
Женщина, которая, выйдя замуж, лазает по деревьям и является перед гостями на собственной свадьбе в одном белье, которая до двенадцати лет умела читать лишь библейские тексты, которая ездит верхом без седла, конечно, была наказанием, посланным этому роду за его прошлые прегрешения.
Она никогда ни с кем не разговаривала и всегда появлялась там, где ее меньше всего ждали, — это ли не доказательство того, что у нее в жилах течет цыганская кровь!
Все эти разговоры доходили и до Юхана. Они весьма огорчали его, и он понимал, что ему следует поскорее уехать из дому и вернуться к своим занятиям.
Матушка Карен помогала ему собирать вещи. Их было немало. Она собственноручно все укладывала и попутно отдавала распоряжения служанкам.
За два месяца она собрала для внука все, что необходимо. В конце концов на причале выстроились три больших сундука, они ждали, когда их погрузят в карбас, который должен был доставить Юхана на пароход.
Однажды поздно вечером Юхан, сидя в беседке, увидел в саду среди деревьев чью-то фигуру. Он покрылся холодным потом.
Сначала он решил, что это сон, но потом понял, что перед ним вполне осязаемое существо.
Вечером прошел дождь. С веток еще капало. Подол Дининой рубахи отяжелел от воды и плотно облепил бедра.
Юхан оказался в плену. У него не было возможности бежать. Дина шла прямо в беседку. Словно знала, что он там, скрытый побегами хмеля и ветками сирени.
Не говоря ни слова, она плюхнулась на скамью рядом с ним.
Ее запах уже заворожил его. И вместе с тем его трясло от отвращения.
Дина задрала голые ноги на столик и начала насвистывать незнакомую ему мелодию. При этом она не спускала с него внимательных глаз. В беседке царил сумрак. И все-таки он знал, что ему от нее не скрыться.
Юхан встал, чтобы уйти. Но ее голая нога, лежавшая на столе, загородила ему дорогу. Он судорожно глотнул воздух.
— Доброй ночи! — наконец произнес он в надежде, что она пропустит его.
— Я еще не собираюсь спать, — презрительно сказала Дина, вовсе не думая пропускать его.
Он чувствовал себя забытой здесь кем-то вещью. Вдруг она протянула руку и погладила его по запястью.
— Напиши мне, когда уедешь на юг. О том, что ты там увидишь!
Он едва заметно кивнул и снова опустился на скамью рядом с ней, словно она его толкнула.
— Почему ты решил стать пастором?
— Так хотела мать.
— Но ведь она умерла.
— Тем более…
— А тебе самому этого хочется?
— Да.
Дина тяжело вздохнула и прислонилась к нему. Юхан почувствовал под влажным тонким полотном ее крепкую грудь. Он весь покрылся гусиной кожей. И не мог пошевелиться.
— Мне никто не говорил, что я должна стать пастором, — с удовлетворением сказала она.
Он кашлянул и с трудом собрался с мыслями.
— Женщины не бывают пасторами.
— Да, к счастью.
Снова зарядил дождь. Осторожные мелкие капли легкой пеленой покрывали ярко-зеленую траву. Тяжелый запах земли и влаги ударил в ноздри. Смешался с запахом Дины. Теперь они навсегда будут неотделимы друг от друга.
— Я тебе не нравлюсь, — вдруг твердо сказала Дина.
— Я этого не говорил!
— Ну и что? Но ведь это так!
— Не в том дело…
— А в чем?
— Ты не… Я хотел сказать… Отец не должен был жениться на такой молодой.
Она залилась воркующим смехом, словно вспомнила что-то, о чем не хотела говорить.
— Тише! — шикнул он на нее. — Разбудишь кого-нибудь.
— Давай искупаемся в бухте! — шепотом предложила Дина и дернула его за руку.
— Искупаться? Ночью? Нет!
— Какая разница? Ведь тепло.
— А дождь?
— Ну и что? Я все равно уже мокрая.
— Они могут проснуться и…
— Тебя кто-нибудь ждет? — шепотом спросила она. Ее шепот душил его. Пригибал к земле. Подбрасывал в небо. На горные вершины. И ударом кулака снова возвращал в беседку.
