На другой день вечером Иаков приказал сделать остановку в Грётёйе. Их приняли хорошо.
Грётёйе был одним из тех мест, куда тоже заходил «Принц Густав», и хозяин вынашивал планы построить большой новый дом, лавку и почтовую контору.
Незадолго перед тем туда приехал художник, который собирался писать портреты моряков. Внимание Дины сосредоточилось на мольберте. Она как зверек сновала вокруг, принюхиваясь к масляным краскам и скипидару. Следила за всеми движениями художника и только что не забралась к нему на колени.
Ее непосредственность смущала всех. Прислуга шепталась о молодой хозяйке Рейнснеса. Люди качали головами, жалея Иакова Грёнэльва. Не сладко, видать, ему…
Внимание, оказанное Диной художнику, превратило Иакова в злобного цепного пса. К тому же ее поведение казалось ему неприличным.
За все это он попробовал рассчитаться с ней в постели. Набросился на нее по праву обиженного и ревнивого супруга.
Однако за тонкой перегородкой стали так выразительно кашлять, что ему пришлось отказаться от своих намерений.
Дина приложила пальцы к его губам и тихонько шикнула. Потом задрала ночную рубашку и уселась на оторопевшего Иакова. Так, относительно беззвучно, она причислила их обоих к сонму блаженных.
Когда шхуна снова вышла в море, Дина спокойно сидела в каюте. И мир показался Иакову гораздо светлее.
Теперь уже до самого Бергена он не испытывал никаких огорчений.
В Бергене вокруг Вогена жизнь била ключом! Крепость, дома, церкви, экипажи, нарядные господа и дамы с зонтиками.
Динина голова вертелась из стороны в сторону, будто на шарнире. Ее новые дорожные башмаки стучали по брусчатке. Она внимательно разглядывала каждого кучера, высокомерно восседавшего на своем сиденье с кнутом на коленях.
Экипажи походили на разукрашенные торты, их почти не было видно из-за светлых летних платьев с оборками и рюшами. И кружевных зонтиков, скрывавших головы и лица своих хозяек.
Были там и кавалеры. Одни в элегантных темных костюмах и котелках, другие — молодые, дерзкие, в светлых костюмах и соломенных шляпах, сдвинутых на лоб.
В одном месте они увидели старого офицера в синем мундире с красными отворотами, который наклонился к водяной колонке. Его закрученные усы были так нафабрены, что казались ненастоящими. Дина подошла и недоверчиво потрогала офицера. Иаков схватил ее за руку и смущенно кашлянул.
Вывеска кафе обещала мадеру и гаванские сигары. За занавесками виднелись красные плюшевые диваны и абажуры с бахромой.
Дина пожелала зайти в кафе и выкурить сигару. Иаков поплелся за ней. Как заботливый отец, он пытался втолковать ей, что дамам не положено курить сигары в общественном месте.
— Когда-нибудь я все равно приеду сюда и выкурю сигару! — оскорбленно заявила Дина и с жадностью набросилась на мадеру.
Иаков купил себе красивый костюм для прогулок, с бархатными отворотами, синей жилеткой из альпаки, на двух пряжках, и клетчатыми брюками. Котелок сидел на нем так, будто Иаков никогда в жизни не носил других головных уборов.
Не пожалел он времени и на цирюльника. И вернулся в гостиницу гладковыбритый, без бороды. На это у него было две причины.
Во-первых, хозяин гостиницы спросил, займут ли господин Грёнэльв и его дочь два отдельных номера. И во-вторых, Иаков помнил, как почти год назад Дина обратила внимание на то, что он поседел. Ему не хотелось выглядеть более седым, чем неизбежно.
Дина примеряла платья и шляпы так же серьезно, как перед отъездом из отцовской усадьбы тайком примеряла платья Ертрюд.
Бергенские туалеты совершили чудо: Дина стала выглядеть старше, а Иаков — моложе.
Как два неисправимых щеголя, они ловили свое отражение в витринах магазинов и лужах.
Андерс добродушно посмеивался над их безобидным маскарадом.
Дина оценивала товар и считала — складывала, умножала. Когда совершались торговые сделки, она служила для Иакова и Андерса своеобразной счетной машиной. Чем и привлекала к себе всеобщее внимание.
Однажды вечером Иаков выпил и его охватила ревность. Дина беседовала с важным господином, который отнесся к ней с большим уважением, послушав, как она играла Бетховена на пианино в гостиной.
Оставшись с Диной наедине, Иаков заявил ей, что она всегда будет похожа на шлюху, если и впредь будет ходить с распущенными волосами.
Дина не ответила. Но он не унялся. Тогда она изо всей силы ударила его ногой по лодыжке. Он застонал.
— Это все твоя жадность, Иаков! — сказала она. — Тебе просто жалко, чтобы кто-нибудь, кроме тебя, видел мои волосы. Если бы Господь был так же жаден, как ты, у людей бы просто не росли волосы!
— Ты выставляешь себя напоказ! — сказал Иаков, потирая ушибленное место.
— Что я, лошадь? Или карбас? И почему это на меня нельзя смотреть? Тебе хотелось бы, чтобы я стала невидимой, как призрак?
Иаков сдался.
В последний день своего пребывания в Бергене они проходили мимо забора, который пестрел всевозможными объявлениями и афишами.
Дину потянуло к нему, как муху на сладкое.
Небольшие самодельные объявления сообщали о религиозных собраниях или о приеме заказов на шитье.
Разыскивается карманный вор. Он может оказаться весьма опасным.
Пожилой состоятельный мужчина приглашает экономку.
Среди других выделялось большое черно-белое объявление, в котором сообщалось, что состоится публичная казнь преступника, убившего свою любовницу.
Портрет убийцы был так запачкан, что разглядеть его было трудно.
— Ну что ж, семья вздохнет с облегчением, — мрачно пошутил Иаков.
— Я хочу туда поехать! — заявила Дина.
— Смотреть на казнь? — ужаснулся Иаков.
— Да!
— Но, Дина! Его же повесят!
— Я знаю. Это написано в объявлении. Иаков уставился на нее:
— Это ужасное зрелище!
— Почему? Ведь там крови не будет?
— Но он умрет.
— Мы все умрем.
— Дина, по-моему, ты просто не понимаешь…
— А чем лучше, когда режут скот?
— Животное не человек.
— Все равно, я хочу увидеть казнь!
— Это зрелище не для дам. К тому же небезопасно…
— Почему?
— Толпа может расправиться самосудом с богатой дамой, которая пришла туда только из любопытства. Я не шучу, — прибавил он.
— Возьмем извозчика. Мы успеем до отплытия.
— Ни один извозчик не повезет нас туда для развлечения.
— А мы и не будем развлекаться, — сердито заявила Дина. — Мы просто посмотрим, как вешают.
